МОНАРХИЯ
МОНАРХИЯ, форма правления, характеризующаяся единовластием, обычно передаваемым по наследству. На племенном этапе развития во многих первобытных обществах, известных антропологам в наши дни, монархический принцип выражается в институте вождей. Любой вид индивидуального лидерства среди людей имеет в какой-то степени монархическую природу, но на практике следует различать свободно избранного вождя, чье влияние основано на способности выразить согласие группы, и лидера, власть которого опирается на обычай, традицию, право, поддержку духовенства или любую другую основу, отличную от добровольного сотрудничества. Монархическим является только второй род власти; решающее различие заключается в том, как именно признается господство личности, принимается ли оно стихийно (лидерство) или институциональным установлением (монархия), позволяющим отдельному лицу пользоваться властью независимо от его личных качеств. Таким образом, один из основных критериев состоит в том, должен ли правитель заслуживать своего кресла или трона.
Почти все монархии в истории были наследственными, причем до такой степени, что претенденты проверялись не на пригодность к правлению, а на легитимность, т.е. на происхождение по прямой линии от правившей прежде семьи. Это не противоречит тому, что новые династии обычно прибегают к захвату власти, ведь затем, как правило, тщательно фабрикуются соответствующие генеалогические документы или устанавливается связь, через брак или усыновление, со старой династией. По самой своей природе монархия выглядит чрезвычайно приспособленной к потребностям общества, тесно связанного с традициями, и это подтверждается тем, что цари часто исполняли, кроме обязанностей руководства и управления, разнообразные священнические и символические функции. Большинство монархов стремилось одобрять и поддерживать народную веру в божественное происхождение престола и их семей. Снижение престижа и власти монархов в последнее время отчасти отражает рост мирской ориентации современной цивилизации.
В 19, 20 и 21 вв. многие монархии сумели приспособиться к изменившимся условиям и стать символическими воплощениями культурного единства своих народов. Религиозную санкцию в какой-то степени заменил мощный психологический императив национального чувства.
Что касается возможности поддержки монархических институтов, проистекающей от верности экономическим и социальным догмам, то здесь пока убеждающие примеры отсутствуют. Современные тоталитарные диктатуры демонстрируют нечто близкое, но они основаны на персональных качествах привлекательного вождя. Кроме того, здесь проблема установления легитимности решается новым способом, совершенно не связанным с обращением к историческому прецеденту, что существенно для монархии. Наследование является другим важным критерием существования монархических институтов, и по нему также недостает опыта, которым можно было бы обосновать суждение о возможности регулярного наследования в современной диктатуре. Наконец, режиму, где каждый, кто занимает высший пост, является узурпатором, как было до сих пор, едва ли может соответствовать принцип легитимности.
Происхождение монархии.
Истоки монархии обнаруживаются в далеком прошлом, до возникновения письменности и летописной истории. Мифология и фольклор всех стран повествуют о царях, приписывая им легендарные проявления доблести, благочестия, дальновидности и справедливости, или – довольно часто – поступки противоположного свойства. Стереотипы царя-воина, безгрешного монарха, царственного законодателя и верховного судии свидетельствуют о разнообразных ролях, которые цари были призваны исполнять.
Какую из этих ролей можно выделить как первостепенную или решающую при возникновении доисторической монархии – предмет долгих дебатов. Одни считали, что катализатором выступила военная функция, и лидерство в войне, стоило сражениям прекратиться, обычно вело к присвоению священнических, судебных, экономических и других функций. Некоторое подтверждение этой точки зрения можно найти как у древних, так и у современных примитивных народов в известной тенденции передавать во время кризиса отдельным лидерам или правителям чрезвычайную власть – например, при угрозе внутреннего раскола или внешнего нападения. Таким было и царствование в древней Спарте, и диктатура в Римской республике, да и полномочия военного времени у современных демократических лидеров обнаруживают эту тенденцию.
С другой стороны, пример Древнего Египта подсказывает, что при относительно мирной жизни царствование более непосредственно связано с поддержанием общественной дисциплины через тщательно разработанную систему религиозных санкций, сосредоточенных на божественной персоне монарха. История Китая и Японии предоставляет дополнительные примеры относительно изолированных и невоинственных обществ, в которых военная функция или не имела для монаршей должности первейшего значения, или была полностью отделена от нее. В Древней Месопотамии царей, по-видимому, лишь от случая к случаю наделяли священнической и военной функциями, первичные их роли – правитель и судья. Существует и теория, что сложное законодательство и юриспруденция, выросшие из тщательно разработанной системы искусственного орошения в Междуречье, могли придать развившимся здесь институтам власти особый характер.
Хотя монархия имела, вероятно, разное происхождение в разных условиях, определенная ее форма возникает повсюду с установлением оседлого образа жизни и ростом городов. Древние царства, по-видимому, были связаны в основном с городами – экономическими и политическими центрами, откуда довольно обширные регионы могли облагаться налогами, охраняться и эффективно организовываться для осуществления внешней экспансии. Морские города (например, Афины, Карфаген, Венеция, Амстердам и Лондон), кажется, составляли исключения, так как в них мы обнаруживаем самые ранние зачатки демократической системы. Крупные города, удаленные от моря, такие как Вавилон, Иерусалим, Мемфис, Спарта, Рим, Мадрид, Вена, Берлин, Париж и Москва, проявляли особую склонность к монархии, вероятно потому, что в условиях медленных сухопутных сообщений только система концентрации власти и ответственности в одном лице доказала способность действовать с энергией, необходимой для преодоления препятствий времени и пространства.
Ограничения монархии.
Не все владевшие престолом могли справиться со своей задачей; одних принуждали к отречению, свергали или убивали, другие вынуждены были делить власть со знатью или бюрократией. Все монархи в большей или меньшей степени зависели от своих слуг и подданных и лишь сумев устрашить их или убедить поддерживать свою политику, добивались эффективного и абсолютного правления. Власть в условиях монархии, таким образом, является как бы результирующей индивидуальной воли правителя и согласия между богатейшими и стратегически господствующими классами его подданных. Некоторые монархи пришли к выводу, что и могущественных подданных можно привести к повиновению, воззвав через их головы к простому народу, который часто видит в них естественных врагов и эксплуататоров. Такие монархи (прототипом, по-видимому, был Август, первый император Рима) иногда на ограниченные периоды времени достигали практически неограниченной власти. Эта идея была основной, которую Н.Макиавелли обрисовал в разделе Государя, посвященном «гражданскому княжеству».
Древняя Греция.
Аристотель. Для теоретиков монархии Аристотель обычно служит отправным пунктом. Философ-царь для его учителя Платона является идеалом, а не описанием реальной практики; идеи Аристотеля представляют собой сплав греческой моральной философии с эмпирическим и описательным исследованием реальных эллинских институтов. Аристотель полагал, что цель правления – служить общему благу, делая возможной «жизнь в соответствии с разумом». Так как человек – существо стадное и вместе с тем рациональное («политическое животное»), государство должно поощрять добродетель и основываться на справедливости. Аристотель развил шестичленную классификацию политических форм, или, скорее, трехчленную схему, в которой каждая из «нормальных» форм (монархия, аристократия и демократия) имеет свою «извращенную» или вырожденную форму (тиранию, олигархию и власть толпы). Монархия – это единоличное правление, при котором власть осуществляется бескорыстно, на благо всем; тирания является вырожденной формой такого правления, она возникает, когда правитель перестает быть незаинтересованным и начинает служить самому себе. Аристотель считал монархию «первичной или самой божественной формой», т.к. «царская власть, если это не пустой звук, основывается на высочайшем превосходстве царствующего»; отсюда следует, полагал он, что тирания – когда правитель обращается с подданными как рабовладелец с рабами – должна быть наихудшей из извращенных форм правления.
Эллинистическая монархия.
Вероятно, Аристотель обобщил, по крайней мере, частично, монархические традиции греческих государств, таких как Спарта и Македония; последняя была прототипом просвещенных институтов правления, оказавших влияние на величайшего ученика Аристотеля, Александра Великого. После смерти Александра его многонациональная империя раскололась на несколько частей, и в этих царствах эллинистического периода развивались все более и более диктаторские режимы. Какое-то время этим тираниям удавалось идти путем Александра, представляя абсолютное правление как результат общественного согласия и оберегая, таким образом, чувство гордости самоуправляемых в прошлом городов-государств. Однако со временем и эта претензия была отброшена, а местные власти полностью превратились в подчиненных бюрократов наследных династий. Такое состояние дел сохранялось практически без перемен до римского завоевания. Царям, наделенным всеми атрибутами божественности, поклонялись как богам (особенно в Азии) еще при их жизни. Государственная политика стала зависеть от игры случая – династических браков, рождений, убийств, любовниц, интриг и фаворитов.
Древний Рим.
Среди римлян царская власть имела поначалу родовой характер, но она проложила дорогу правлению богатой олигархии, состоящей из семей патрициев, представленных в Сенате по наследственному праву. В свою очередь эта форма правления отступила под давлением внутренней борьбы – аграрного бунта Гракхов, гражданской войны против итальянских союзников Рима и многочисленных проскрипций – а также географической экспансии Римской империи и последующего роста централизованной, профессиональной, военной и бюрократической организации. На этом этапе развития Рима, совпавшем с принятием греческой культуры и философии, влияние эллинистической модели монархии стало особенно заметным. Хотя попытка Юлия Цезаря заменить все более неэффективную республиканскую конституцию авторитарной системой завершилась его убийством сторонниками сенатской олигархии, племянник Цезаря Октавиан, ставший императором Августом, основал в высшей степени эффективный режим, монархический во всем, кроме названия.
В обоих случаях предпринимались серьезные усилия соответствовать традиционным формам: неограниченная власть Юлия Цезаря была узаконена специальным актом, который наделил его полномочиями не только издавать законы, но и изменять по своему желанию конституцию республики. Август в большей степени сохранил республиканские формы, у него даже возникали побуждения вернуть народу диктаторские полномочия, которыми наделил его Сенат, и принять взамен скромные титулы принцепса (первого гражданина) и Августа (просто почетный титул). Со временем Август укрепил свою власть, хотя и делал вид, что разделяет ее с Сенатом, такую систему обычно называли принципатом или – следуя историку Теодору Моммзену – диархией. Но если Август все же стремился к устойчивому равновесию конституционных полномочий, то его преемники, не теряя времени, преобразовали его систему в абсолютизм самого крайнего толка. Сомнительно, например, чтобы Август позволил отдавать своей персоне почести как живому богу, но вскоре после его смерти сам он и его дядя Юлий Цезарь были обожествлены, а через полвека императору Калигуле (37–41) уже при жизни поклонялись как богу.
Только в начале 4 в. император Диоклетиан довел до конца систематическую реорганизацию империи. Новая организация, которую часто называют доминатом, дала явное правовое признание абсолютному правлению, господствовавшему уже давно; император присвоил себе власть, едва ли меньшую, чем у восточного деспота. Примерно в то же время у Сената уже не спрашивали согласия на возведение в императоры, армия одна определяла преемника, причем преторианская (дворцовая) гвардия часто выбирала из претендентов, выставляя условия своей поддержки. Военная власть также стала независимой от гражданской администрации.
Эти изменения в характере императорской власти отражали соответствующий упадок благосостояния и политической сплоченности Рима. Распространение христианства ввело новый элемент. Где-то после 312 император Константин обратился в христианство и признал его в качестве государственной религии. Своим личным участием в церковных соборах он заложил основы для принятия византийскими императорами и русскими царями главенства в делах религии. Епископы Рима наследовали многие полномочия императоров Запада, но в Восточной империи продолжение автократического императорского правления, сильно военизированного, бюрократизированного и облеченного почти божественными атрибутами, понизило церковь до подчиненной роли. Императорское господство над церковью и государством иногда передают термином «цезаропапизм».
Средние века.
Феодальная монархия.
После угасания императорского титула на Западе идея всемирной империи не умерла, но получила несколько иное воплощение, чем весьма неустойчивое единство христианского мира, поддерживаемое вселенской церковью. Новые варварские царства лишь в ограниченной степени выражали монархические идеи античности, и с ростом помещичьих и феодальных институтов средневековое понятие королевской власти пришло к воплощению важных новых элементов. Кажется вероятным, что первоначально вожди германских племен в мирное время, когда решения принимались голосованием всех свободных людей, пользовались незначительной реальной властью, но в военное время, которое длилось практически непрерывно в ходе великого переселения, приведшего к завоеванию Западной Римской империи – племя наделяло вождя царскими полномочиями. По мере того как германцы романизировались, их цари принимали титулы и исключительные права императоров, насколько их понимали и могли использовать. В то же время прежнее германское племенное братство трансформировалось в правящую касту; римляне в нее не допускались и были понижены до ранга рабов.
Параллельно развивались институты землевладения, и в результате произошло слияние римских и германских понятий собственности. Использование римлянами патронажа и коммендации (посредством которых собственность передавалась патрону в оплату за право получить осязаемую выгоду от ее использования совместно с патроном и под его защитой) соединилось с германским Gefolge (дружина, лат. comitatus), чтобы произвести характерные черты феодального владения и управления землей: узы личной привязанности между вассалом и сюзереном, обязательство вассала нести военную службу и его наследственное право на поместье, или феод (feudum). Так как поместье могло быть любым – от клочка земли до герцогства, а положение короля в значительной степени зависело от его способности востребовать исполнение функций вассалов от крупнейших помещиков королевства, средневековая королевская власть была глубоко втянута в договорные и личные феодальные отношения.
Хотя королевские полномочия варьировались в широких пределах от страны к стране и от века к веку, можно смело утверждать, что ни один феодальный король не пользовался неограниченной властью. Не только потому, что повсюду признавалась обязанность королей почитать договоры, но и потому, что в ту эпоху относительно статичное аграрное общество давало подавляющую силу установившимся обычаям (например, первородству и т.н. Салическому закону, сделавшему престол наследуемым по мужской линии саличных франков); короли считались обязанными соблюдать основные законы и обычаи.
Церковь и государство.
После обращения германских правителей в христианство духовенство использовало все средства, чтобы внушить им долг перед богом, царем царей, и их обязанности как его наместников на земле; оно не упускало ни одного удобного случая для утверждения верховной власти церкви. Папы выдвигали библейские и теологические основания тезиса о превосходстве духовной власти над мирской – их обычный аргумент опирался на высшее значение духа и его вечной жизни по сравнению с телесными и конечными земными делами.
В 5 в. папа Геласий I провозгласил доктрину «двух мечей» – церковной и королевской власти, которая была подкреплена папскими декретами, например буллой Unam Sanctam (1302), и трудами св. Фомы Аквинского; ключевым здесь являлся принцип «короли должны подчиняться священникам». Папство сумело завоевать прерогативу облекать королей титулами и символами власти; ему даже удалось убедить Карла Великого, короля франков, принять в Рождество 800 воскрешенную корону Западной Римской империи из рук папы. Священная Римская империя, как она была названа после восстановления Оттоном Великим в 962, увековечила дуализм церкви и государства и привела к более чем пятисотлетнему конфликту притязаний на всемирную монархию и всемирную церковь.
Новое время.
Подъем национальной монархии.
Конфликт развивался с переменным успехом и в конце Средневековья привел к слому обоих наднациональных институтов. В столкновении по поводу введения в сан епископов смирился император, но папству, его крайним претензиям был нанесен невосполнимый ущерб во время «Вавилонского пленения» пап французским королем и в великую схизму. Наибольшую выгоду из ослабления вселенских форм организации извлекли свободные города и национальные монархи. Итальянские города, гордившиеся ростом своего богатства и расцветом культуры после крестовых походов, первыми бросили вызов претензиям папства на светское господство в Италии; трактат Данте О монархии превозносил императорскую власть в основном для того, чтобы подорвать власть папства. Позднее итальянские города бросили вызов и самой императорской власти, поскольку она оправдывала господство в Италии «варваров с севера» (тема, которую Макиавелли основательно развил в Государе). За итальянским примером быстро последовало – и с гораздо большим успехом – развитие национальных монархий во Франции, Испании и Англии, при этом общества достигали все большей сплоченности благодаря росту языковой и культурной однородности и усиливались благодаря экономическим преимуществам из территориальной интеграции.
В формировавшихся национальных государствах институт монархии постепенно приобрел центральное значение и смог затмить остальные элементы средневекового устройства, такие как сословное представительство, привилегированные города и корпоративные организации. Они уступали не без борьбы, и период между 1250 и 1450 можно даже рассматривать как время частичного возвратного движения к феодальным политическим институтам. Парламенты завоевали признание как постоянные органы, выражающие противоположные мнения; изредка, во времена кризисов (вроде Столетней войны между Францией и Англией) отчаянная нужда королей в деньгах позволяла парламентам предоставлять новые ассигнования, обуславливая их королевским рассмотрением жалоб. С другой стороны, война между народами повышала популярность королей, особенно победителей, таких как Генрих V Английский.
Раз уж короли под предлогом национальной обороны получили доступ к новым источникам доходов, они не слишком спешили освободиться от них, вернувшись к мирной жизни. Во Франции первая королевская постоянная армия появилась после окончания Столетней войны, когда бродячие банды бывших солдат стали представлять такую угрозу, что королю пришлось нанять часть из них на постоянную службу, чтобы подавить остальных. Для монархов было вполне логично и естественно использовать новые ресурсы, финансовые и военные, чтобы держать в благоговейном страхе собственных могущественных подданных – феодальных магнатов. Городской средний класс в целом приветствовал усиление королевской власти, потому что оно принесло ряд преимуществ, для них особенно привлекательных: рост общественного порядка и безопасности личности и собственности; большее единообразие в правовых нормах, чеканке денег, мерах и весах; более дешевое и надежное правосудие; поддержку для торговцев в чужих краях; благоприятные возможности для коммерции (например, поставки в королевскую армию формы и снаряжения, оснащение королевского флота или сбор королевских налогов).
Со своей стороны король был рад воспользоваться деньгами и умом своих подданных из среднего класса, ведь таким образом он мог освободиться от традиционных ограничений, например, феодальной идеи, что «король должен жить на доходы со своих поместий». Кроме того, новая королевская гражданская служба нуждалась в сотнях служащих, и люди, подготовленные в конторах купцов, могли теперь дополнить или заменить духовенство как источник пополнения рядов грамотных бюрократов. Таким образом, возник действенный союз или даже симбиоз в отношениях между королями Нового времени, стремившимися приумножить свою власть, и их бюргерами, искавшими пути приумножения своих богатств. Именно на этом сотрудничестве, часто спонтанном и непреднамеренном, строился абсолютизм монархий в начале новой истории. Естественно, другие обстоятельства, иногда местные или личного характера, также играли известную роль.
Экономические факторы в Западной Европе.
Условия в этом регионе особенно благоприятствовали консолидации монархии в 16 и 17 вв. Это была эпоха исследований и открытий, экспансии и колонизации – деятельности, которая увеличивала преимущества стран, обладавших энергичным и сконцентрированным управлением. Морские экспедиции были опасными и дорогостоящими, международное соперничество – острым, так что финансовая поддержка и содействие короля были жизненно необходимы. Португалия, Испания, Франция и Англия обнаружили, что их монархические институты весьма пригодны для продвижения открытий и эксплуатации новых земель, а династии этих стран изрядно выгадали от участия в такой деятельности. Одни голландцы оказались народом, приобретавшим колонии при республиканской форме правления, и заслуживает внимания тот факт, что Нидерланды воспользовались преимуществами небольшой территории, коммерческой эффективности и культурной однородности в гораздо большей степени, чем любой из их монархических соперников. По тем же причинам голландцы не слишком нуждались в политике, нацеленной на построение государственной экономики, которую называли по-разному: меркантилизм, этатизм, камерализм или – по имени ее величайшего французского представителя Жана-Батиста Кольбера – кольбертизм. Хотя в целях и методах можно обнаружить множество вариаций, основной задачей в меркантилистском искусстве управления был рост процветания и богатства подданных короля, необходимый для того, чтобы король мог собирать больше налогов.
Военные и религиозные факторы в Центральной Европе.
Рост централизованного абсолютизма здесь меньше зависел от экономических факторов, чем от политических, религиозных и военных. Положение Австрии как оплота против турок способствовало монархической консолидации при Габсбургах и упростило преобразования Венгрии и Богемии в наследственные королевства. Абсолютизм также мощно продвигался протестантской Реформацией и длившимися столетие после ее возникновения религиозными войнами. Лютер и другие вожди протестантизма передали функции искоренения церковных злоупотреблений местным князьям как божественно назначенным пастырям, и Лютер, в частности, проповедовал полное повиновение княжеской власти. В Германии и Скандинавии короли и князья воспользовались Реформацией для конфискации («секуляризации») имущества церкви и монастырей, притеснения католиков и феодальной оппозиции в городах и среди знати, а также для замены католических епископов новыми и более покорными церковниками. В Англии Генрих VIII действовал во многом аналогично, хотя протестантизм англиканской церкви был не столь радикальным.
Абсолютная монархия.
В католических, как и в протестантских странах, самые острые конфликты происходили в Тридцатилетнюю войну, сильно поощрившую концентрацию власти в монарших руках. (Попутно можно отметить, что после Трентского собора середины 16 в. папство резко укрепило свою монархическую власть.) Истребительная война во Франции между протестантами-гугенотами и католиками сначала довела монархию до фактического бессилия, но затем противодействие религиозными распрям помогло восстановить королевские полномочия при Генрихе IV и расширить их при кардинале Ришелье. Вестфальский мир (1648), предоставивший суверенные права мира и войны германским государствам Священной Римской империи, ускорил переход от средневекового Христианского мира (Respublica Christiana) к территориальному абсолютизму, ставшему уже естественным в Германии, как и в землях Габсбургов. Несколько самых энергичных государств, в том числе Франция и Бранденбург, закончили войну, не только увеличив территории, но и со значительным внутренним структурным усовершенствованием, подсказанным нуждами и возможностями войны.
Теория абсолютизма.
Политическая теория отражала новую доминирующую роль территориальных повелителей. Королевские юристы не замедлили обратиться к римской императорской юриспруденции – особенно за формулировками из Кодекса Юстиниана – для обоснования притязаний своих хозяев на «полноту власти» (plenitudo potestatis) и утверждения тезиса, что «король есть император в своих владениях» (est imperator in regno suo). Ни один подданный, как утверждалось, не мог на законных основаниях противиться воле короля. Подобные теории достигли высшей точки в абсолютистской философии Томаса Гоббса и Бенедикта Спинозы, хотя их крайние взгляды имели, вероятно, меньшее влияние по сравнению с более умеренными доктринами Жана Бодена, барона фон Пуфендорфа и Гуго Гроция. Божественное право королей доказывал с отталкивающим педантизмом и необычайной бестактностью Яков I в Англии, а также – с большим красноречием и успехом – епископ Боссюэ во Франции конца 17 в., но такой подход уже не был широко признанным обоснованием монархии.
Воспользовавшись римским правом, теорией общественного договора и божественным правом, короли не торопились отбрасывать родовую концепцию своего правления. В соответствии с ней, королевство и все его богатства принадлежат монарху как родовое владение (переходящие к потомкам владельца), которым он вправе распоряжаться по собственному усмотрению, и лишь по его милости отдельные лица и корпоративные объединения могут пользоваться условным владением своей собственностью.
Централизованная администрация.
На практике короли редко пытались применить эту концепцию буквально, как и не предпринимали систематических усилий для уничтожения всех других центров власти в своих владениях. Чаще, как во Франции, прежние феодальные и корпоративные институты сохранялись, хотя и в ослабленных формах, и использовались в нужных королю целях. Это достигалось их подчинением новой централизованной администрации, ключевой фигурой которой был интендант, отправленный в свою провинцию как представитель короля и облеченный полной властью. Существенным было то, что интенданты не выбирались из высшей знати, а представляли собой «новых людей», полностью зависимых от благосклонности королевской власти. Многие из этих чиновников были просвещенными администраторами с первоклассными способностями, они многое сделали для процветания своих округов; это особенно справедливо в отношении Франции и Пруссии.
Несмотря на установившиеся в администрации авторитарные методы, абсолютный монарх обычно не проводил коренных изменений в судебной власти, даже если, как во французских парламентах, среди судей, представлявших эгоистичные интересы привилегированных классов, возникало сильное сопротивление королевским реформаторским мероприятиям. Частично это объясняется тем, что при абсолютной монархии предреволюционной Франции, судебные должности обычно покупали и передавали по наследству, создавая, таким образом, право собственности, которое королевская власть не решалась нарушить и не имела средств перекупить. Монархов также сдерживала боязнь показаться деспотичными, и это соображение действовало все сильнее с распространением либеральных идей 18 в.
Просвещенные деспоты.
По иронии судьбы некоторые из самых способных и преданных своей стране монархов Нового времени правили в 18 в., в эпоху Просвещения, когда вся теория и практика абсолютной монархии подверглась критическому пересмотру и нападкам. Англия уже показала пример, решительно заменив абсолютизм Стюартов ограниченной монархией, власть в которой сосредоточилась, в основном, в высшем среднем классе, контролировавшем парламент. Не столь быстрое развитие капитализма на континенте, особенно к востоку от Рейна, сдерживало рост агрессивных движений среднего класса. Так что самое энергичное давление в направлении модернизации оказывала королевская власть. Фридрих Великий в Пруссии и Екатерина Великая в России с усиленной энергией и последовательностью продолжили политику своих предшественников. Иосиф II в Австрии и Карл III в Испании также стремились повысить эффективность и честность администрации и уделяли большее внимание благополучию народа.
Цели «просвещенных деспотов» (но не всегда их методы) в основном одобрялись французскими философами Просвещения, которые, как и Платон, считали, что брак мудрости с властью должен произвести на свет наибольшее благо. Вольтер с энтузиазмом восхвалял Фридриха, а французские физиократы связывали реализацию своих экономических идеалов с правлением «законного деспота». Один Монтескье выступал за восстановление «промежуточной власти» позднего Средневековья. Философы упрекали Людовика XV и Людовика XVI в основном за то, что те не сумели просвещенным применением абсолютной власти искоренить злоупотребления, затхлые анахронизмы и особые привилегии, препятствовавшие развитию французской экономики и общества.
Неспособность монархии Бурбонов провести необходимые реформы в сочетании с ростом популярности теорий народного суверенитета и успехом Американской революции привела к значительному противодействию монархии не только во Франции, но и во всей западной цивилизации. После тщетных попыток конституционного ограничения монархии Французская революция вошла в радикальную республиканскую фазу и даже попробовала ввести уравнительное распределение. Эти эксперименты не нашли, однако, широкой национальной поддержки и открыли дорогу демократическому цезаризму Наполеона, объединившему римский идеал республиканской диктатуры с идеалом просвещенного деспотизма.
Новейшее время.
После краха посягательств Наполеона на европейское господство идеал парламентарной монархии английского типа снова вышел на первый план. Именно эта модель преобладала в европейской конституционной политике в течение большей части 19 в. В некоторых странах переход к ограниченной монархии принял форму «добровольного пожалования» парламентских учреждений абсолютным властителем, якобы сохранявшим, таким образом, полноту власти. Другие примеры связаны с обращением к народному волеизъявлению, вроде плебисцитов периода Второй империи во Франции.
Индустриализм и распространение образования заставили правительства искать в обществе широкого одобрения своей политики, и стало ясно, что такое согласие легче всего реализовать, если власть принадлежит избранным представителям всего населения. К концу 19 в. монархия стала в значительной степени символической в Великобритании, Нидерландах и Скандинавии, в остальных странах ее власть неуклонно уменьшалась. Короли по-прежнему оставались символами национального единства, они служили формальными главами государств (лишая этой функции партийных политиков) и помогали поддерживать национальное и историческое сознание культуры и традиций страны. Сильные эмоциональные связи между монархом и его подданными бывают важны даже в эпоху демократии. Поразительный пример представляет роль британской королевской семьи в двух мировых войнах.
Время от времени короли исполняют также посреднические функции между соперничающими партиями или фракциями. Такой арбитраж может быть весьма важным в период правительственных кризисов. Некоторые монархи 20 в. обладают достаточным личным престижем, чтобы играть значительную, хотя и неофициальную, роль в определении политики, главным образом внешней или – в случае Великобритании – между странами Содружества. Но монарху сложно избежать отождествления с партиями и классами, особенно с состоятельными и консервативными, и когда эти группы терпят поражение, монархия, как правило, слабеет или разрушается. Так что на повсеместное возрождение монархии надежд немного; наиболее вероятно продолжение существования монархий, ставших чисто формальными придатками демократических парламентских режимов. Опыт последних десятилетий подсказывает, что социальная революция под предводительством марксистов или крайних националистов, происходящая в условиях монархии, означает приближение ее конца.
Монархия в России – См. Россия, история
Ответь на вопросы викторины «Знаменитые речи»