ШУНЬЯТА

ШУНЬЯТА (пали , санскр. – «пустота», «пустотность»), понятие классического буддизма, развиваемое прежде всего в Праджняпарамитских текстах и школе мадхьямики и означающее «отсутствие собственной природы» (нихсвабхавата) уже не только Я (что имело место уже в раннем буддизме), но и дхарм.

«Реализация» Шуньяты сознанием адепта считается оптимальным способом познания «вещей как они есть», а также духовной терапией, освоение которой сопровождается культивированием совершенств (парамиты) терпения, сострадания и силы и одновременно устраненности от иллюзорного мира, которые составляет основные достижения в «пути бодхисаттвы».

В текстах Палийского канона понятие «пустотность» встречается сравнительно редко. По мнению некоторых буддологов, она означает там отсутствие факторов, препятствующих медитации и «освобождению», и заодно само «освобождение» как таковое, но вместе с тем сама шуньята является объектом медитации. Имеются высказывания о том, что проповеди Будды суть учение о «пустотности».

В Аштасахасрика-праджняпарамите (1–2 вв.) внешние вещи – сновидения или проекции, подобные фантому большой толпы людей, который может создать на перекрестке дорог маг или его ученик и по своей воле в одно мгновение превратить в ничто. Конечная истина раскрывается через осмысление «пустотности» не только внешних вещей, но также сансары и нирваны и учения Будды. Не имеют реального референта также понятия бодхисаттвы и даже самого «совершенства мудрости».

Шуньята в ранней мадхьямике раскрывает природу вещей, как они описываются с точки зрения конечной истины (парамартхика-сатья). Существование как «все это» есть «пустое» (шунья), поскольку в конечном счете такова единственная возможность его понимания. Нет такого феномена, который не был бы обусловлен, а потому и не был бы «пустым»; обусловленное возникновение (пратитья-самутпада) и есть «пустотность» – оба понятия являются синонимами; «пустотность» следует из того, что каждый феномен предполагает нечто инаковое по отношению к нему; поскольку же все феномены суть «пустотность», они, не имея собственной природы, как бы получают эту природу в виде самой «пустотности». «Пустотность», идентичная зависимому происхождению феноменов, обусловливает их преходий характер, бес-сущностность и всеобщность страдания; последнего не было бы при отсутствии зависимого возникновения, но если бы все не было «пустотно», не было бы и стремления к завершению страдания, т.е. к нирване; кроме того, никто, имеющий природу, отличную от «пустотности», не может совершать благие или не-благие действия, обусловливающие сансару и стремление к освобождению от нее. В результате Шуньята становится новым обоснованием начальных основоположений буддизма, начиная с четырех «благородных истин». Вместе с тем сама Шуньята не может быть категорией в собственном смысле – она скорее способ описания того, что неописуемо по сути: о Татхагате нельзя сказать, что он «пуст», «не-пуст», «пуст и не-пуст» вместе и «не-пуст и не не-пуст». Учение о «пустотности» (шунья-вада) раскрывается в семидесятистишье Виграхавьявартани, сопровождаемом автокомментарием: Шуньята отождествляется здесь с законом зависимого происхождения феноменов и отсутствием у вещей собственной природы (свабхава). Нагарджуна прямо связывает Шуньяту с сотериологическими принципами махаяны: в его сочинении Ратна-авали сострадание (каруна) есть седьмое «совершенство», реализация которого возможна лишь для того, кто постиг «пустоту». В приписываемой Нагарджуне Махапраджняпарамита-шастре Шуньята выступает в качестве третьего основания всего буддийского учения – после Сутра-питаки и Абхидхармы. В другом тексте, также приписываемом Нагарджуне, собрании гимнов Чатух-става, махаянская «догматика» синтезируется как ведущая к реализации Шуньяты, отождествляемой с Парамартхой («высшим смыслом»). Ученик Нагарджуны Арьядэва (3 в.) в своем основном произведении Чатухшатака подвергает критическому анализу понятия перманентных вещей, Я, философских взглядов, времени, способностей и объектов чувств и «составленных вещей» в контексте учения о Шуньяте.

Шунья-вада по-разному трактуется в двух основных школах мадхьямики. Если основатель мадхьямика-сватантрики Бхававивека (6 в.) пытался строить учение о Шуньяте в виде «положительной», рационально обоснованной системы, аналогичной системам других даршан, то для его основного оппонента Чандракирти (7 в.), фактического основателя мадхьямика-прасангики, учение о Шуньяте есть как раз метод деструкции всякого «положительного философствования» и путь к мистическому опыту. Противоположность «пустому» – реальное в подлинном смысле (таттва), которое обладает «собственной природой» (свабхава), но нерационализируемо именно потому, что не есть «пустое».

Шуньята составляет философский контекст трактовки практического «пути бодхисаттвы» в многочисленных произведениях махаянской поэзии. Так, в Бодхичарьяватаре Шантидэвы (7–8 вв.) после возвышенного изложения учения об активном сострадании поэт утверждает, что поскольку все сущее «пусто» и преходяще и некого почитать или порицать, то нет ни радости, ни страдания, а потому и того, чтó и кого следует любить или ненавидеть. Для Шантидэвы, принимающего праджняпарамитское и нагарджуновское учение о двух уровнях истины, на уровне конвенциональном были друзья (все живые существа) и враги (страсти), а на уровне абсолютном нет ни тех, ни других.

Шуньята как основная философская стихия махаяны пропитывает мировоззрение и другого его основного направления – йогачары, о чем свидетельствуют сочинения этой школы – от Асанги (4–5 вв.) до Камалашилы (8 в.). Результаты деятельности «конструктивного воображения» реализуются, согласно йогачарам, в конструирования того, чего нет (абхута-парикальпа), и именно эта «пустотность» определяет все выстраиваемые обычным сознанием схемы (начиная с оппозиции субъекта и объекта). Отличие йогачаров от мадхьямиков в том, что у первых, несмотря на «пустотность» всех продуктов сознания, само сознание считается положительной реальностью.

Шуньята занимает важнейшее место и в дальневосточных школах махаяны, прежде всего в мадхьямиковских Саньлунь-цзун, основанной в 6 в. монахом Цзи-цзаном (японская секта Санрон-сю), и Тяньтай-цзун, основанной его современником Чжии (японская секта Тэндай-сю), но также и Хуаянь-цзан, основанной Фа-цзаном в 7 в., который учил, что Шуньята есть и природа вещей, или со-зависимое возникновение дхарм, и весь мир как «тело Татхагаты», и все три уровня реальности, различаемые в трактатах йогачаров. С более «практической» интерпретацией Шуньяты мы имеем дело в чань (японский дзен): «пустотность» – не только содержание наших понятий, но и сама действительность «в данный момент», и она же есть объект медитации, цель которой заключается в том, чтобы медитирующий сам мог «стать пустотой». Мадхьямиковские учения о «пустотности» являются основополагающими и для третьей основной ветви буддизма – ваджраяны, получившей наибольшее распространение в Центральной Азии.

См. также БХАВАВИВЕКА; КАРУНА; МАЙТРИ; МАЙЯ; НАГАРДЖУНА; НИРВАНА; ПАРАМИТЫ; САНСАРА; САТЬЯ; СВАБХАВА; ТРИПИТАКА; ЧАНДРАКИРТИ.