АРИСТОКРАТИИ ПРАВЛЕНИЕ
АРИСТОКРАТИИ ПРАВЛЕНИЕ – форма господства меньшинства, состоящего из знатных представителей общества. Слова «аристократия» и «аристократический» происходят от греческого слова áristoV, означающего «лучшие». У Гомера оно употреблялось прежде всего в военном значении – «лучшие воины». Те места в Илиаде, где рассказывается о подвигах отдельных героев, носят названия áristeia Диомеда, Аякса, Патрокла и т.д. При всей их натянутости, претензии на существование героических предков типичны в среде аристократов.
ЗАРОЖДЕНИЕ АРИСТОКРАТИИ
Еще в глубокой древности во всех частях света находились люди, которые утверждали, что они от природы способны править более успешно, чем остальные. По-видимому, достижения отдельных лиц, наделенных чрезвычайным умом и доблестью, сформировали основу для таких претензий со стороны их потомков, по аналогии с результатами селекционного разведения лошадей, собак и других одомашненных животных, по которым видно, что отдельные желательные черты – сила, скорость, ум и другие – имеют тенденцию к передаче от родителя к потомку.
Из этой посылки вытекают разнообразные виды и степени ограничений, налагаемых аристократическими обществами на браки своих членов; общее правило состоит в том, что знатный человек может вступить в брак только с ровней. Даже незаконнорожденные дети знатных отцов отстаивают права на знатность, несмотря на происхождение своих матерей – самым известным примером является, пожалуй, герцог Вильгельм Нормандский, после 1066 король Англии по праву завоевания. Принцип заключается в том, что благородная кровь, унаследованная (предположительно) от отцовской стороны, обладает достаточным превосходством, чтобы иметь преимущество над обычной даже после разбавления. Однако довольно часто знатные люди, вступая в браки с представителями простого народа и следовательно, нарушая долг аристократа поддерживать чистоту крови, навлекали на себя строгие санкции вплоть до изгнания из общества и лишения прав на наследство.
Мистика знатной крови была особенно сильна в ранние периоды истории и в Средние века. В Новое время ее постепенно сменили другие, более рациональные оправдания привилегированного статуса знати. Довод в пользу сохранения аристократии стал в большей степени опираться на превосходство, якобы дарованное ее исключительными культурными возможностями и достижениями. Но сохранилась также и прежняя вера в биологическое превосходство знати, достаточная для того, чтобы поддерживать высокий уровень высокомерия и снобизма титулованных особ, а также чувство почтения к ним «простонародья». Именно так обстоит дело в регионах с сильными аристократическими традициями.
Хотя претензии на статус аристократии первоначально основывались на происхождении, ее правление (как, возможно, впервые указал Аристотель) с поразительной частотой оправдывалось как логическое следствие обладания богатством. Аргументация может принимать одну из двух форм: (1) обладание богатством свидетельствует об особой божественной избранности или необычных качествах и достоинствах; (2) обладающие богатством люди обязаны его охранять и поэтому должны распоряжаться им мудро, как управляющие или попечители общества, а для этого требуется, чтобы богатые люди (составляющие меньшинство) обладали бы властью, так как если бы ее получило неимущее большинство, то оно перераспределило бы собственность. Первый аргумент имел сторонников во всех эпохах и культурах. Возможно, наиболее известными примерами являются пуританская доктрина избранных (процветание как знак благодати божьей) и ставшее знаменитым Слово о богатстве Эндрю Карнеги с его социал-дарвинистской трактовкой денежного успеха как свидетельства высшей «приспособленности» в «борьбе за существование». Второй аргумент о собственности как ответственности, требующей политической власти для предохранения от алчности бедноты, является общим местом в политической философии после Аристотеля, особенно заметным в мышлении английских вигов и американских федералистов.
Однако претензии аристократов на социальную полезность не оставались неизменными. Богатство немногих может рассматриваться просто как следствие природы вещей, и тогда для оправдания власти аристократии выдвигаются два основания: (1) она является необходимым оплотом против демократического раздела богатства; (2) богатые люди способны править более ответственно, чем любые другие, потому что потеряют больше от ошибочного правления или национальной катастрофы. Именно поэтому Оливер Кромвель и его зять Генри Айртон сопротивлялись левеллерам, требовавшим в 1640-х демократического избирательного права. Сама идея «столпов общества» была введена для оправдания господства аристократии или олигархии, основанного на богатстве.
Вероятно оттого, что обладание собственностью зачастую выглядит случайным и не зависящим от личных качеств (например, при наследовании богатства), апологеты аристократического правления редко довольствуются одним лишь доводом о богатстве. У плутократии как таковой немного защитников. Гораздо чаще встречается аргумент, подчеркивающий культурное и моральное превосходство, обеспечиваемое богатством, рафинированным воспитанием и возможностями хорошего образования. Аристократ, исходя из этой логики, может проявлять бoльшую объективность, либерализм, терпимость и просвещенность в таких ситуациях, когда от политика-демократа можно ожидать обращения к беспринципной манипуляции и безответственной демагогии. В то время как демократ может надеяться избежать возмездия за проступки, применяя политическое маневрирование, аристократ защищен от недостойных приемов или ухищрений собственным кодексом чести и желанием сохранить одобрение равных.
Известное правдоподобие этим претензиям придает тот факт, что в различные периоды истории аристократы действительно предъявляли к себе весьма суровые требования и внедряли чрезвычайно высокий стандарт личной цельности и самопожертвования. Средневековый рыцарский кодекс свидетельствует о таких устремлениях, а его центральный принцип – noblesse oblige («положение обязывает») воплотил альтруистический идеал рыцарства в двойном его значении: знатное происхождение не только требует («обязывает») служить другим из вежливости и христианского смирения, но и накладывает долг («обязывает») ставить нужды других, особенно слабых и беззащитных, выше собственных. Дух самоотрицания и служения надличностным ценностям характерен и для других знаменитых аристократов – от класса воинов древней Спарты до японских самураев (см. РЫЦАРСТВО).
Происхождение.
Военное мастерство, особенно в первобытных и аграрно-традиционалистских обществах, играло главную роль в формировании различий в богатстве и культуре, на которых основывается аристократия. Таково, например, происхождение знати среди греков героической эпохи и происхождение римской аристократии. Однако в обществах, зависящих от централизованной администрации, управляющей крупномасштабным ирригационным земледелием или морской торговлей, – таких как египетская, вавилонская или минойская цивилизации, – вполне возможно, что сначала священнические или, в ряде случаев, административные и коммерческие функции определили высший социальный и экономический статус нескольких семей, позволив им разделить власть с монархами и даже установить олигархические структуры, способные противостоять царю, когда он был слаб или его политика означала слишком явное отступление от традиций.
Когда аристократия тесно переплетается с администрацией, государство приобретает многие черты аристократического правления – сильный консерватизм и сопротивление крайнему рассеиванию или крайнему сосредоточению власти. Китайское чиновничество (мандарины) – классический пример административной элиты как почти неодолимого оплота статус-кво. Другие хорошо известные примеры – служилое дворянство в царской России, наделенные дворянскими титулами гражданские служащие ancien regime («старого режима») во Франции (noblesse de la robe – буквально «дворянство мантии») и административная иерархия средневековой Византии.
АРИСТОКРАТИЧЕСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ В ИСТОРИИ
Примитивные общества.
И самая древняя аристократия, известная по историческим документам, и привилегированные группы среди современных примитивных народов демонстрируют большинство черт, обнаруживаемых в более развитой форме у аристократии цивилизованных стран. Старейшины племени или вожди родовых групп пользуются властью на основании возраста, богатства, военных подвигов, хранения племенного закона, истории и традиции, магического и врачебного мастерства, знания религиозных обрядов и мистерий, предполагаемых кровных уз с богами или реального родства с царем или верховным вождем. В племенах, где господствует военный образ жизни, доступ в группу знати обычно проходит через поле боя или священничество.
Правящие касты.
Когда завоеванное население или пленников, захваченных на войне, превращают в рабов, вся группа победивших рабовладельцев может составить аристократическую правящую касту и в то же время – как в Спарте – допускать значительное неравенство среди самих свободных граждан. Германские племена до захвата Римской империи имели, по-видимому, подобный вид социальной структуры, по крайней мере, в мирное время. Можно привести и множество других примеров, в том числе из истории американских индейцев до Колумба. В древней Спарте, управлявшейся потомками завоевателей-дорийцев, строго аристократическая природа государства определялась тем, что многочисленное местное население порабощенных, но потенциально способных к мятежу илотов представляло постоянную угрозу жизни и безопасности находившихся в меньшинстве свободных граждан, которые могли сохранить собственное превосходство, лишь поддерживая строжайшую дисциплину в своих рядах. Поэтому спартанское воспитание обращало особое внимание на чувство долга, аскетизм, самодисциплину и подчинение личности государству – достоинства, которые оказываются уместны и другим правящим меньшинствам в аналогичных обстоятельствах (например, юнкерам Восточной Пруссии) (см. СПАРТА).
К искусству и философии спартанцы относились с подозрением, полагая, что они способны породить изнеженность или нежелательные сомнения в этической основе спартанского общества. Вместо этого поощрялись атлетика и военная подготовка, так как воспитательный идеал трактовался в терминах выработки характера, а не умственных достижений. В этом Спарте подражали последующие аристократии, причем с таким единообразием, что возникает вопрос, не стремились ли привилегированные меньшинства компенсировать свою посредственность интенсивным культивированием тех черт характера, которые наиболее эффективно служат отстаиванию господства меньшинства. Иными словами, аристократу не требовалось обладать оригинальным интеллектом высшего порядка, ему необходимо лишь быть совершенно точным в своей роли. Если это заключение правильно, то оно может объяснить, почему аристократическое правление всегда отличалось, враждебностью к нововведениям и переменам.
В других городах-государствах Греции, особенно в Афинах, ранние формы аристократии замещались демократическими и олигархическими формами (или смешивались с ними), по-видимому вследствие сдвига в экономике от сельского хозяйства к торговле, горному делу, промышленности и судостроению. Эти изменения сократили влияние семей прежних землевладельцев и привели сначала к возвышению поддержанных народом «тиранов», а затем – к правлению свободных граждан.
Древний Рим.
Ранняя история Рима отмечена господством родовой аристократии, патрициев, кроме которых никто не мог заседать в Сенате. Им подчинялись плебеи, являвшиеся, возможно, потомками побежденного народа. Однако не исключено, что по происхождению патриции были просто богатыми землевладельцами, организовавшимися в кланы (curiae), и присвоившими привилегии высшей касты. В любом случае власть избранного царя ограничивалась Сенатом и собранием кланов (comitia curiata), которая даровала царю после избрания imperium (верховную власть). Плебеям не дозволялось носить оружие, их браки не признавались законными – эти меры были рассчитаны на то, чтобы оставить их без защиты, без поддержки семьи и родовой организации. Так как Рим был самым северным форпостом латинских племен, соседствующим с этрусской цивилизацией, нет ничего удивительного в том, что римское аристократическое образование напоминало спартанское особым вниманием к патриотизму, дисциплине, смелости и военному мастерству.
Считается, что Сервий Туллий, царь, чье имя указывает на его (или его отца) происхождение из рабов, предпринял радикальные преобразования. Возможно для того, чтобы сломать господство прежних наследственных кланов, заменил первоначальные племена, или трибы, основанные на родстве, новой системой четырех кланов горожан, базировавшейся на богатстве и виде оружия и подразделенной с военными целями на классы и центурии. Тем не менее, богатые патриции продолжали контролировать собрания и руководили учреждением республики после изгнания последнего царя, Тарквиния Гордого (509 до н.э.). Плебеи по-прежнему были исключены из политической жизни, не считая того, что они получили собственное собрание (concilium plebis, или плебс) со своими чиновниками, или трибунами. Вскоре после основания республики, чтобы включить плебеев в новое собрание всего народа (comitia tributa), были сформированы семнадцать новых триб. Постановление, проголосованное только плебсом, называлось плебисцитом (plebiscitum) и первоначально распространялось только на плебеев. Напротив, закон (lex), чтобы он мог иметь обязательную силу для всего народа Рима, должен был приниматься общим собранием. К концу республиканского периода это различие фактически исчезло, так как плебеи сумели добиться равного гражданства.
Первым шагом в этом процессе стало наделение трибунов полномочием накладывать вето на решения магистратов, а позднее – и на акты Сената. Затем плебс стал агитировать за кодификацию законов, чтобы обуздать произвол патрицианских магистратов. Примерно в 450 до н.э. были составлены Двенадцать таблиц, которые оставались основой римского публичного права до 2 в. н.э. Примерно в то же время плебс добился новых уступок, включающих право плебеев вступать в браки с патрициями, причем дети наследовали ранг отца. Достигнув фактического равенства в политике, плебеи стали искать способы облегчения своего экономического и социального положения. Некоторые плебейские семьи разбогатели и объединялись с патрициями, чтобы угнетать бедноту; это облегчалось тем, что только самые богатые члены отдаленных триб могли позволить себе посещение собраний в Риме. Однако вся законодательная инициатива находились в руках председательствующих магистратов, избираемых Сенатом из числа знати.
По мере того как имперская экспансия порождала все более и более сложные системы правления, Сенат становился все могущественнее. В 133 и 123–121 до н.э. были предприняты попытки раздела обширных земельных владений (latifundia) и раздачи небольших участков бедноте. Но вожди плебеев Тиберий и Гай Гракхи (трибуны, хотя и знатного происхождения), были убиты патрициями из реакционной партии знати (оптиматами), а Сенат казнил сотни последователей Гракхов как врагов общества. Хотя какое-то перераспределение земли, по-видимому, имело место, ряд мер, закончившийся принятием аграрного закона (lex agraria) в 111 до н.э., закрыл программу реформ и восстановил господство сенатской олигархии. В течение следующего полувека, заполненного гражданскими войнами, диктатурой и проскрипциями, Сенат становился все более коррумпированным, репрессивным и неэффективным.
В конце концов Юлий Цезарь разрушил господство оптиматов, установив поддержанную народом диктатуру, базирующуюся на программе, направленной против аристократии и включавшей расширение (и, следовательно, разбавление) Сената и магистратуры, распространение гражданства на жителей провинций и перераспределение земли. За его убийством в 44 до н.э. последовало краткое оживление аристократии, но военный триумф Октавиана, внучатого племянника и наследника Цезаря, будущего императора Августа, привел в 29 до н.э. к окончательной замене правления аристократии монархической схемой с демагогической ориентацией. Август еще делал вид, что делит власть с Сенатом, но при следующих императорах этот орган не имел даже видимости власти. С ростом могущества и богатства Рима аристократия превратилась в коррумпированную олигархию, расколотую амбициями и жадностью. Ее крах привел к абсолютной монархии, опиравшейся частично на народное одобрение (в обмен на обеспечение «хлеба и зрелищ»), но главным образом на бюрократический и военный контроль.
Феодальная Западная Европа.
Правление аристократии снова появилось на Западе только после разрушения централизованной власти и захвата западных провинций Рима германскими племенами. Примерно между 4 и 10 вв. на этих территориях созревала т.н. феодальная система. Военная свита вождей германцев, видимо, послужила моделью для феодальных вассалов в их преданности сеньору. Экономические и договорные отношения феодализма могли возникнуть из таких римских установлений, как коммендация и патронат (согласно которым во время беспорядков мелкие землевладельцы передавали свою собственность более могущественному лицу в обмен на физическую защиту и право пользования его имуществом). Теоретическое равенство внутри феодальной знати (выраженное, например, в идее сословия пэров), вероятно, происходит от германской идеи солидарности воинов. Но покоренным жителям бывшей Римской империи был предназначен чисто рабский статус. Относительно немногочисленные захватчики вытеснили последний правящий класс римлян и стали аристократией, преимущественно военной.
С фактическим исчезновением городской жизни и рыночной экономики в Средние века основой богатства, власти и социального статуса стала земля. Поместье (часто это была земля, прикрепленная к деревне) составило основную единицу феодального землевладения. Владения (лат. – feudum) дворянина могли состоять из единственного поместья (что типично для конного воина – рыцаря в Англии, шевалье во Франции) или нескольких поместий. Высшая знать располагала обширными владениями, включающими много поместий. Доход от поместий извлекался или непосредственно (работой, продукцией или деньгами крестьян, обычно крепостных), или косвенно (долей дохода вассала, или подчиненного дворянина, владевшего одним или несколькими поместьями). Граф или герцог, например, мог владеть дюжиной поместий, которыми распоряжались незнатные управляющие, а также получать доход от своих вассалов – низших дворян, присягнувших ему в верности и пожалованных за это поместьями.
В феодальной системе король был верховным господином, а все знатные землевладельцы – его прямыми или косвенными вассалами; под королевской властью, следовательно, понимали не что иное, как владения богатого феодального сеньора, который был первым среди равных. Его реальные богатство и власть зависели, кроме того, от размеров дохода, поступающего к нему напрямую из его собственных поместий или косвенно из поместий вассалов, так как налоги в современном смысле были практически неизвестны. Большинство расчетов производились бартером, потому что денег в обращении было немного. Так что феодальным королям было непросто накапливать средства для широкомасштабных предприятий. Слишком бедные, чтобы позволить себе постоянные армии, они в лучшем случае могли рассчитывать на периодическую и ограниченную военную службу (часто ее срок устанавливался в 40 дней в год), которую их вассалы согласно присяге обязаны были обеспечивать, и в конфликтах между королевской властью и самыми могущественными из ее подданных эти узы личной верности оказывались далеко не всегда надежными. Изредка монарх выдающихся дарований мог преуспеть в приведении своих баронов к временной покорности, но если у него не оказывалось равного ему преемника, то период сильной королевской власти не мог быть продолжительным.
Нормальной была ситуация, когда король пользовался церемониальным, а отчасти и религиозным почитанием, проистекающим от освящения, дарованного церковью при коронации, в то время как бoльшая часть реальной работы по управлению переносилась на местный уровень. Владение землями обычно давало определенные права на выполнение отдельных функций верховной власти, включая отправление правосудия и чеканку денег. Эти права часто считали и называли «иммунитетами», т.е. привилегиями, в которые никто не мог вмешиваться. Результатом стала крайняя децентрализация власти, сопровождавшаяся постоянной неопределенностью и спорами о полномочиях. Соответственно, феодализм называли «слегка организованным хаосом», и степень преувеличения в этой характеристике – особенно для раннего Средневековья – не так уж велика.
К 9 в. была все же выработана и сведена к договорной форме или правовому прецеденту более или менее стабильная схема отношений; знать к тому времени обладала определенными правами и обязанностями по отношению к королю, и возникла совокупность феодальных норм, включавших основные требования к этим отношениям. Появилась тенденция урегулирования разногласий не насилием, а судебной тяжбой, и королевская власть предпринимала непрекращавшиеся столетиями попытки стать единственным арбитром в спорах – т.е. обеспечить монополию на правосудие. Но только после нормандского завоевания (1066) в Англии и еще позднее во Франции и других континентальных странах король мог заметно ущемлять власть аристократии.
Таким образом, века, непосредственно предшествующие крестовым походам, представляют зрелище фактически однородного аристократического государственного устройства, монархического по названию, на деле же опирающегося на господство военного класса, извлекающего главный доход из принудительных платежей несвободного крестьянства, лишенного доступа как к оружию, так и к образованию и культуре. Крепостной почти не имеет прав, которые могли бы применяться по закону против сеньора, в чьем поместье он живет; без согласия сеньора он не может жениться, передать арендуемое имущество наследникам или покинуть поместье. Смешанные браки между знатью и простым народом редки и, как правило, означают утрату дворянства для детей. Единственным средством образования и продвижения членов низшего класса оставалась церковь, и несколько человек незнатного происхождения действительно возвысились и стали епископами, аббатами, кардиналами и даже папами, но такие примеры редки и относятся к людям исключительных способностей. Военная и политическая карьера была доступна лишь аристократии.
Постфеодальная Западная Европа.
Между крестовыми походами и началом 19 в. – в ответ на изменения политических, экономических и культурных обстоятельств – средневековая система аристократического правления постепенно модифицировалась. Оживление жизни в городах и рост капитализма породили средний класс (торговую и финансовую буржуазию), отличающийся как от крепостного крестьянства, так и от аристократии. Действуя, как правило, при поддержке этого энергичного городского элемента, западноевропейские и английские короли смогли создать могущественные централизованные государства, все более укрепляемые наемными профессиональными армиями и обученной бюрократией. Правосудие и другие функции верховной власти постепенно прибирались к королевским рукам, а независимая военная власть знати систематически сокращалась эффективным запретом частных армий, внедрением огнестрельного оружия (особенно, пушек), слишком дорогого для большинства дворян, и разрушением укрепленных замков. Во Франции этот процесс в основном завершился ко времени кардинала Ришелье. В Англии знать стала вполне послушной, после того как вплотную приблизилась к уничтожению в войне Алой и Белой розы.
Все же и после потери военной и политической независимости аристократия Западной Европы оставалась чрезвычайно могущественной. Она сохраняла земельные владения, нередко позволяя (как в Англии) обратить крепостную повинность в денежную ренту, а на отдельных территориях (Англия, Нидерланды, Северная Италия) обратилась к коммерческому сельскому хозяйству или вкладывала средства в капиталистические предприятия. Аристократия вступала в смешанные браки с городской знатью или новым дворянством, состоявшим из высших государственных и судебных служащих (известным во Франции как noblesse de la robe, дворянство мантии, в отличие от традиционного noblesse de l'epee, дворянства шпаги). Земельная аристократия при поддержке монархии сохраняла также фактическую монополию на военную службу и сопротивлялась проникновению простолюдинов на облеченные полномочиями посты или блокировала их продвижение выше определенного чина. Многие короли континентальных стран вслед за королем Франции Людовиком XIV завели изысканные дворы, присутствие при которых стало почти обязательным для дворян, желавших пользоваться расположением короля. В Версале и ему подобных местах светские удовольствия притягивали и поглощали энергию аристократии, которая прежде растрачивалась в частных междоусобицах или интригах против королевской власти. Феодальные магнаты, которые некогда, во время бунта знати, известного как Фронда (1648–1653), угрожали единству и самому существованию монархии, превратились в слабых, смиренных и зачастую разорившихся придворных, чье приятное существование полностью зависело от «великодушия» короля.
Аристократия становилась все более и более паразитической, по мере того, как ее изначальные функции принимало на себя растущее бюрократическое государство, оставляя ей лишь расточительность, высокомерие и легкомыслие, внушающие зависть и негодование рассудительному и трудолюбивому среднему классу. По иронии судьбы, в то самое время, когда правление аристократии заметно устаревало и становилось все более и более непопулярным во Франции, знать со значительным успехом добивалась увеличения привилегий, закрытия своих рядов для новых людей и недопущения простолюдинов на государственную службу. Действуя в союзе с другими привилегированными группами, вроде высшего духовенства и пожалованных дворянством судебных, – с которыми аристократию тесно связывали кровь, интересы и виды на будущее, – французская знать систематически блокировала любую реформу королевских министров 18 в., рассчитанную на спасение монархии (и самих аристократов) от неминуемой гибели. Буржуазная революция 1789 произошла лишь тогда, когда эта негативная «аристократическая революция» обнаружила несостоятельность монархии и ее неспособность к самореформированию.
Центральная и Восточная Европа.
В других европейских странах существование значительных остатков власти аристократии еще более затянулось. В Центральной и Восточной Европе, особенно в Пруссии, Австрии и России, аристократия – в отсутствие энергичного среднего класса – вошла в исключительно взаимовыгодные отношения с абсолютной монархией. В самом деле, в России (и других странах, хотя и в меньшей степени) потребность в военных и гражданских чиновниках привела к созданию «служилого дворянства», полностью опиравшегося на занимаемые должности. Ненаследуемое наделение военных землей (поместьями) великими московскими князьями началось примерно с 1450, эту практику продолжили и расширили цари, особенно Петр Великий и императрицы Елизавета и Екатерина II. Чтобы предупредить бегство крестьян от военной службы, их насильно прикрепили к земле, но они все-таки бежали на юг и восток, угрожая оставить центр страны малонаселенным, и дворянство, пытаясь противодействовать этому процессу, обращалось с крестьянами все более жестоко. Впоследствии дворянство добилось наследственного владения поместьями, могло уклониться от бремени государственных обязанностей или облегчить его и чрезвычайно расширило свои привилегии, главным образом за счет крестьянства. Принесение в жертву интересов крестьян в угоду дворянству являлось также характерной чертой укрепления монархии в Австрии и Пруссии 17–18 вв., хотя и в меньшей степени, чем в России.
Города-государства.
Нельзя не отметить привлекательность аристократической модели для господствующих групп в растущих городских центрах Европы позднего Средневековья и начала Нового времени. Некоторые территории (особенно во Фландрии и в Северной Италии) на ограниченных отрезках времени имели успешный опыт демократии, включающий право полного гражданства с избирательным правом, которыми пользовались все или практически все взрослые мужчины, постоянно проживающие в городе. Но с ростом и дифференциацией населения, сопровождавшимися, как обычно, концентрацией богатства в нескольких семьях, большинство этих республик или коммун позднего Средневековья последовали олигархическому образцу. В результате голосование и (или) занятие должностей ограничивалось, как правило, теми семьями, гражданство которых признавалось наследуемым. Кроме того, политические права привязывались к владению собственностью, цеховым привилегиям, уплате специальных налогов или наличию определенных земельных наделов. Крайне консервативная Венецианская республика, в конце концов разгромленная Наполеоном, представляет классический пример такой олигархии. Свободные города Священной Римской империи, города Ганзейской лиги и привилегированные города Англии и Западной Европы обнаружили те же общие тенденции олигархического контроля со стороны сравнительно немногочисленных, но гордых и высоко культурных патрициев. Большинство этих городов-государств было сметено радикальным политическим переустройством – придававшим особое значение национальному единообразию и централизму – почти всей Европы во время Французской революции и при Наполеоне, но немногие (например, Базель, Франкфурт-на-Майне, Гамбург и Люксембург) продолжали существовать и процветать в 19 в. и даже позднее.
Общества белого меньшинства.
Совершенно иной тип аристократии или правящей олигархии вырос в других частях света в Новейшее время. Владельцы плантаций, сформировавшие господствующее меньшинство на довоенном американском Юге, иллюстрируют один из его вариантов, аналогичное явление представляют и европейские колонисты на покоренных территориях с преобладающим африканским или азиатским населением. Для любой из этих категорий принадлежность к правящему сообществу означало непомерные привилегии по отношению к подчиненному населению. Экономической основой такой расовой аристократии служила, как правило, система плантаций или другая система крупномасштабного коммерческого сельского хозяйства, хотя в Южной Африке особое значение имело горное дело. Труд был организован или по системе рабства (как на довоенном американском Юге), или – почти во всех иных местах и в последнее время – по номинальной системе вольного найма. Так как во многих туземных культурах высоко ценится досуг, колониальные правители вводили налоги «хижины», «резиновые» налоги или их эквиваленты, чтобы принудить работника оставаться на рынке труда и после удовлетворения его скромных потребностей. Присвоение европейским меньшинством самой ценной земли также вынуждало туземные народы отказаться от традиционной охоты и пасторального существования. Им не оставалось ничего иного, как наниматься на работу в поместья европейцев. Присутствие колонистов укрепило политический порядок и безопасность, значительно улучшило здравоохранение и привело к феноменальному росту населения, что в свою очередь снизило заработки и взвинтило цены на землю. За длительный срок эти изменения породили тенденцию роста межрасовых противоречий, отразившихся (прежде всего в Африке) в предпринятых европейцами мерах подавления и сегрегации. Это привело к подъему освободительного движения среди неевропейского большинства, и европейцам пришлось отказаться от прямого колониального правления и заменить его косвенными «неоколониальными» формами экономического контроля.
Управленческая элита.
В 1940-е и 1950-е годы некоторые теоретики были склонны усматривать в возникновении «управленческой элиты» как в капиталистических, так и в коммунистических индустриальных обществах своеобразные зачатки новой формы аристократии. В самом деле, для высшего уровня управленческого класса характерны особые претензии на доход, непропорциональное политическое влияние и привилегированный доступ к образовательным и культурным возможностям. Однако управленцы с Запада демонстрируют откровенное стремление к статусу частных собственников.
В современном мире произошли очевидные изменения в понимании термина «аристократия». Распространенным явлением стало то, что социально-экономические доктрины путают аристократию с олигархией. «Аристократия» значит «правление лучших», в то время как сегодня под аристократией понимают просто очень богатых людей, определенным образом одевающихся или имеющих особый стиль общения с людьми. Но это не классическая аристократия в первоначальном смысле этого слова, не аристократия духовная. Она не должна ошибочно отождествляться с бюрократическими системами, в которых правят деньги. Облачение духовной аристократии – не вещи, а моральные принципы, красота и благородство. Это есть главный признак аристократии в любую эпоху.
Ортега-и-Гасет Х. Восстание масс. – Вопросы философии, 1989, № 3–4
Ответь на вопросы викторины «Древний мир»