ФУНКЦИОНАЛИЗМ В ЛИНГВИСТИКЕ

Содержание статьи

• Характерные черты и принципы лингвистического функционализма.
• Течения в рамках функционализма.

ФУНКЦИОНАЛИЗМ В ЛИНГВИСТИКЕ. Термин «функционализм» используется для обозначения определенного набора методологических установок в ряде гуманитарных научных дисциплин, прежде всего в лингвистике, психологии и социологии. В науке о языке функционализмом называется теоретический подход, который утверждает, что фундаментальные свойства языка не могут быть описаны без обращения к понятию функции. К числу наиболее ключевых функций языка относятся коммуникативная (язык как средство передачи информации от одного человека другому) и эпистемическая, или познавательная (язык как средство хранения и переработки информации). Многие современные направления функционализма ставят перед собой более конкретную задачу – объяснение языковой формы ее функциями.

Хотя лингвистический функционализм сформировался лишь в течение двух последних десятилетий, соответствующее направление мысли присутствовало в лингвистике, вероятно, на протяжении всей ее истории. При обсуждении языковой формы нужно специальное усилие, чтобы отвлечься от вопроса о том, для чего эта форма нужна говорящим. Например, даже самое формальное описание грамматической категории времени обычно опирается на предположение, что грамматическое время как-то соотносится со временем в реальном мире.

К числу предшественников современного функционализма можно причислить таких ученых, как А.А.Потебня, И.А.Бодуэн де Куртенэ, А.М.Пешковский, С.Д.Кацнельсон в России; Э.Сепир в Америке; О.Есперсен, В.Матезиус и другие «пражцы», К.Бюлер, Э.Бенвенист, А.Мартине в Европе. Одна из наиболее ранних программных публикаций функционализма – Тезисы Пражского лингвистического кружка (1929), в которых Р.О.Якобсон, Н.С.Трубецкой и С.О.Карцевский определяли язык как функциональную и целенаправленную систему средств выражения. Функциональные идеи были конкретизированы в работах чешского лингвиста В.Матезиуса, который предложил понятие актуального членения предложения. Немецкий психолог и лингвист К.Бюлер в 1930-е годы предлагал различать три коммуникативные функции языка, соответствующие трем участникам/компонентам коммуникативного процесса (говорящему, слушающему и предмету речи) и трем грамматическим лицам – экспрессивную (самовыражение говорящего), апеллятивную (обращение к слушающему) и репрезентативную (передача сведений о внешнем по отношению к коммуникации мире). Р.О.Якобсон развил функциональную схему Бюлера и идеи пражцев, предложив более детальную модель, включавшую шесть компонентов коммуникации – говорящего, адресата, канал связи, предмет речи, код и сообщение. На основании этой модели были исчислены шесть функций языка: в дополнение к трем бюлеровским функциям, переименованным соответственно в эмотивную, конативную и референтивную, были введены фатическая (разговор исключительно ради проверки канала общения, например дежурный диалог о погоде; термин «фатическая коммуникация» принадлежит британскому этнографу Б.Малиновскому), метаязыковая (обсуждение самого языка общения, например объяснение того, что значит то или иное слово) и поэтическая (сосредоточение внимания на сообщении ради него самого путем «игры» с его формой). В 1960-е годы идеи функционализма подробно разрабатывались французским лингвистом А.Мартине. Наиболее широко известен сформулированный и описанный им принцип экономии как важнейший фактор исторического развития языка. Согласно этому принципу, изменение языка – компромисс между потребностями коммуникации и стремлением человека к минимизации усилий.

В дальнейшем рассматривается функционализм в его современной форме, хотя многие из обсуждаемых идей в зачаточном или разрозненном виде присутствовали и в более ранних работах.

Место функционализма в современной лингвистике во многом определяется его противостоянием другой методологической установке – формализму, в особенности генеративной грамматике Н.Хомского. Языковая структура в разных версиях генеративной грамматики определяется аксиоматически, при этом универсальная грамматика (языковая компетенция) считается врожденной и потому не нуждающейся в объяснении функциями (употреблением) и не связанной с другими когнитивными «модулями» и т.д.

Противопоставление формализма и функционализма не является очевидным. Здесь участвуют по крайней мере два различных, логически независимых параметра: 1) интерес к формальному аппарату представления лингвистических теорий и 2) интерес к объяснениям языковых фактов. Функционалисты в отдельных случаях формализуют свои результаты, но не готовы к тому, чтобы объявить формализацию главной целью лингвистического исследования. Формалисты объясняют языковые факты, но объясняют их не языковыми функциями, а аксиомами, которые формулируются априори. (Основой такого подхода является ключевой для генеративизма принцип методологического монизма, отрицающий равноправие двух принципиально различных типов научного объяснения – характерного для естественных наук каузального и свойственного гуманитарным наукам телеологического; научным признается только первый). Таким образом, различие между функционализмом и формализмом на определенном уровне рассмотрения может рассматриваться как различие в главном «фокусе интереса». Для функционалистов он состоит в том, чтобы понять, почему язык (и язык в целом, и каждый конкретный языковой факт) устроен так, как он устроен. Функционалисты не обязательно негативно относятся к формализации, просто этот вопрос для них не является главным.

Следует отметить, что в начале 20 в. центральное для формализма понятие структуры и, соответственно, определение «структурный» и определение «функциональный» не только не противопоставлялись, но часто и объединялись (В.Матезиус, Р.О.Якобсон). Например, ставшее ныне общепризнанным понятие фонемы, введенное структуралистами, поначалу основывалось на некоторой функциональной идеологии: фонема – это совокупность физических звуков, которые идентичны друг другу с точки зрения их функции в языке.

Ниже упоминаются лишь основные идеи и представители современного функционализма, поскольку он представляет собой мозаичный конгломерат направлений. Летом 1995 была проведена первая международная конференция по функционализму (Альбукерке, США). На этой конференции были представлены многие из направлений, упоминаемых ниже.

Характерные черты и принципы лингвистического функционализма.

Следует назвать несколько важных и взаимосвязанных характеристик современного функционализма, отличающих его от большинства формальных теорий. Эти характеристики в конечном счете связаны с основополагающим постулатом о примате функции по отношению к форме и об объяснимости формы функцией.

Во-первых, функционализм – это принципиально типологически ориентированная лингвистика (см. ТИПОЛОГИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ). Функционализм не формулирует никаких априорных аксиом о структуре языка и интересуется всем объемом фактов естественных языков (в противоположность генеративной грамматике, которая первоначально была создана Н.Хомским как некая абстракция английского синтаксиса, а в течение 1970–1990-х годах подвергалась существенным изменениям в попытках примирить материал типологически разнородных языков с априорной аксиоматикой). Даже те функциональные работы, которые имеют дело с каким-то одним языком (будь то английский или какой-нибудь «экзотический» язык), как правило, содержат типологическую перспективу, т.е. помещают факты рассматриваемого языка в пространство типологических возможностей. Вторая характеристика функционализма – эмпиризм, оперирование с большими корпусами данных (ср. обсуждаемые ниже типологические базы данных или корпусы разговорного языка, используемые в дискурсивных исследованиях; см. также ДИСКУРС). Эмпиризм вовсе не подразумевает антитеоретичности; многие функциональные работы представляют собой вполне связные лингвистические теории. В-третьих, для функционализма типично использование количественных методов – от простых подсчетов до статистики в полном объеме. Наконец, для функционализма характерна междисциплинарность интересов. Функционалисты часто работают на непосредственном стыке или даже на территории других наук – таких, как психология, социология, статистика, история, естественные науки. Это движение очень характерно для современной науки в целом и противоположно искусственному воздвижению границ, преобладавшему в течение большей части 20 в.

Основополагающая идея функционализма – признание того, что языковая система производна от своего рода «экологического контекста», в котором функционирует язык, т.е., в первую очередь, от общих свойств и ограничений человеческого мышления (иначе говоря, когнитивной системы человека) и от условий межличностной коммуникации. Поэтому объяснения языковой формы, используемые функционалистами, обычно адресуются к явлениям, внешним по отношению к исследуемому объекту (т.е. по отношению к языковой форме). Функционалисты предлагают множество различных типов объяснений, отметим наиболее распространенные. В начале 1980-х годов А.Е.Кибрик и Дж.Хэйман напомнили о принципе иконичности, т.е. непроизвольном, мотивированном соответствии между формой и функцией. Этот принцип редко упоминался в лингвистике 20 в., в которой доминировал постулат Ф.Соссюра о произвольности знака. В частности, согласно Хэйману, формальное расстояние между выражениями соответствует концептуальному расстоянию. Выражение повалить не синонимично выражению заставить упасть, так как во втором случае, в отличие от первого, причина и следствие, скорее всего, имеют место в разные моменты времени и без физического контакта. Другой пример: в сочиненных конструкциях с временным значением порядок составных частей отражает реальный порядок событий; Он разделся и прыгнул в воду – это не то же самое, что Он прыгнул в воду и разделся. Очень важен для современного функционализма принцип мотивации грамматики дискурсивным, или текстовым употреблением. Грамматика трактуется функционалистами как результат рутинизации, «кристаллизации» свободного дискурсивного употребления. Например, между фрагментами дискурса имеют место смысловые отношения типа причина, последовательность, условие и т.п. В грамматике эти смысловые отношения могут «кристаллизовываться» в виде соответствующих типов сложноподчиненных конструкций (причинных, временных, условных) и характерных для них союзов (так как, когда, если). Конкретные проявления принципа дискурсивной мотивации могут быть различными; одно из них описывается с помощью понятия частоты, что было сформулировано в крылатом высказывании Дж.Дюбуа: «что говорящие делают чаще, то грамматика кодирует лучше». Еще один очень распространенный способ объяснения – диахронический, или исторический: в соответствии с этим принципом та или иная языковая модель устроена так, как она устроена, потому что она произошла из некоторой другой модели. Данный принцип имеет чрезвычайно богатую историю; это не что иное, как воплощение в науке о языке методологической установки историзма, господствовавшей в большинстве наук в 19 в., на который как раз и пришлось формирование лингвистики как академической дисциплины. Не приходится удивляться тому, что лингвистика 19 в. была почти исключительно исторической и, в известном смысле, только тем и занималась, что порождала диахронические объяснения фактов языка. После длительного постсоссюровского периода, в течение которого в центре лингвистической теории находились задачи синхронного описания системы языка, общее возрождение интереса к объяснению языковых фактов способствовало возрождению интереса и к диахроническим объяснениям: еще одно крылатое выражение, принадлежащее современному функционалисту Т.Гивону, гласит, что «сегодняшняя морфология – это вчерашний синтаксис». Например, во многих языках согласовательные аффиксы в глаголах происходят из местоимений, которые прошли через стадию лишенных самостоятельного ударения клитик и затем «вросли» в состав глагольных словоформ.

Главная проблема с функциональными объяснениями состоит в том, что эти объяснения не носят универсального характера. Если некоторая языковая форма Х объяснима функцией F, то почему же не во всех языках функция F выражается формой Х? Наиболее распространенный ответ на этот вопрос сводится к постулированию так называемых «конкурирующих мотиваций». Предполагается, что в каждой точке языковой структуры действуют разнонаправленные силы, и то, какая из них победит, зависит от многих обстоятельств. Вопрос о том, когда и в силу чего побеждает та или иная из конкурирующих мотиваций, является для современного функционализма одним из самых насущных.

Течения в рамках функционализма.

В рамках современного функционализма можно выделить несколько течений, различающихся по степени радикальности. Во-первых, можно говорить о «пограничных» функционалистах, которые рассматривают функциональный анализ как некоторый «довесок» к анализу формальному; сюда относятся, например, работы С.Куно и Дж.Хокинса. Во-вторых, существует группа «умеренных» функционалистов, которые исследуют в основном грамматику, считают ее структурой отчасти автономной, а отчасти мотивированной функциями и часто придают немалое значение формализации; эта группа представлена, например, работами Р.Д.Ван Валина или М.Драера, а также «функциональной грамматикой» С.Дика. Наконец, существует целая гамма «радикальных» функционалистов, которые считают, что грамматика во многом или даже в основном может быть сведена к дискурсивным факторам (Т.Гивон, У.Чейф, С.Томпсон и особенно П.Хоппер).

Осознав себя как новое направление научной мысли, функционализм посвятил достаточно много усилий переосмыслению традиционных лингвистических понятий. Здесь в первую очередь следует упомянуть работы П.Хоппера и С.Томпсон о таких базовых языковых категориях, как переходность (1980) и части речи (1984). Особый интерес представляет концепция семантической переходности, отличной от традиционного понимания грамматической переходности как способности глагола иметь прямое дополнение. Семантическая переходность, по Хопперу и Томпсон, является характеристикой не глагола, а так называемой элементарной предикации, именуемой в английской грамматической терминологии clause; из-за отсутствия русского аналога этот термин, важный для типологических исследований, был недавно заимствован («клауза», реже «клауз»), но остается весьма нетрадиционным. Клауза может образовывать самостоятельное предложение или же входить в предложение в качестве его части – несамостоятельного предложения, например придаточного, или же какого-либо оборота, например причастного или деепричастного (см. также ПРЕДЛОЖЕНИЕ). Семантическая переходность клаузы может быть выражена в разной степени, тогда как с точки зрения традиционной грамматики глагол может быть либо переходным, либо непереходным. Прототипическая (образцовая) переходная клауза характеризуется наличием двух индивидуализированных участников, причем производитель действия (агенс) осуществляет сознательный контроль над своим действием, а объект действия (пациенс) в это действие вовлечен; это действие является предельным и точечным; оно утверждается и т.д.; в периферийных реализациях переходности параметры из этого набора могут быть представлены в различных комбинациях. На материале многих языков было показано, что эти параметры, на первый взгляд мало связанные друг с другом, варьируют сходным образом и выражаются идентичными средствами. Хоппер и Томпсон предложили дискурсивные обоснования категориям переходности и частей речи. В дальнейшем П.Хоппер выступил с идеей «зарождающейся» (emergent) грамматики, фактически сводя грамматику к повторяющимся дискурсивным моделям.

Наиболее типичным представителем и одновременно идеологом функционализма является американский лингвист Т.Гивон. Гивон – один из родоначальников функционализма 1970-х годов, он одним из первых указал на связь синтаксиса и дискурса; основатель книжной серии Типологические исследования по языку, которая является основным «рупором» функционализма, и создатель дискуссионной электронной сети FUNKNET. Гивон является также составителем нескольких сборников статей, которые на годы вперед определили развитие функционализма, среди них Дискурс и синтаксис (1979) и Непрерывность топика в дискурсе: Количественное сопоставительное исследование (1983). Наконец, Гивон – автор масштабных трудов, во многом определявших в разные годы «лицо» функционализма: О понимании грамматики (1979); Синтаксис: функционально-типологическое введение (1984–1990); Функционализм и грамматика (1995). В книге Функционализм и грамматика, лейтмотивом которой является самокритика функционализма, уточнение методологии и отказ от радикализма, обсуждаются такие вопросы, как степень мотивированности грамматики; возможности взаимодействия лингвистики с когнитивной психологией и нейрофизиологией; функционально-типологические аспекты переходности; теория и типология модальности; реальность структуры составляющих в предложении; связность текста и связность мысли; параллельная эволюция языка, интеллекта и мозга; связь между жестом и вокальным сигналом и др.

К числу достижений Гивона, оказавших влияние на лингвистику 1980–1990-х годов, относится количественная методология определения «доступности топика» (в терминологии Гивона «топик» – это тот предмет, о котором идет речь в данном дискурсе; как будет ясно из дальнейшего, это не единственное значение данного термина) и выбора языковых способов обозначения предмета речи (референта) в тексте. Предпосылкой этой методологии был тезис о так называемом иконизме языковой структуры. В области референции это означает, что чем более ожидаем, предсказуем референт, тем меньше усилий требуется для его «обработки» и тем меньше формального материала затрачивается на его кодирование. Методологическая идея состояла в том, что предсказуемость референта («непрерывность топика») может быть количественно измерена. Гивоном было предложено несколько количественных измерений, среди которых наиболее широко используется «референциальное расстояние» от данной точки дискурса назад до ближайшего предшествующего упоминания референта; чем меньше расстояние, тем выше предсказуемость. В терминах этой модели было выполнено множество работ по самым различным языкам и языковым феноменам. В более поздних работах проблематика референциальной связности была переистолкована в духе тезиса о том, что грамматика – это набор инструкций по ментальной обработке дискурса, которые говорящий дает слушающему (сам этот тезис представляет собой вариацию общего функционалистского положения о подчиненности грамматики коммуникативным процессам). Гивон, рассматривающий свою работу как продвижение от узко-лингвистического исследования текста к более широкому исследованию интеллекта, предложил когнитивную модель референциальной связности, в которой различается два вида операций: активация внимания и поиск в памяти.

В работах Гивона уделяется примерно равное внимание исследованию дискурса и морфосинтаксиса. Ниже преимущественно рассматриваются направления функционализма, связанные с морфосинтаксисом; о дискурсивных исследованиях см. ДИСКУРС; ТЕКСТ.

Для современной (особенно американской) лингвистики характерно стремление строить глобальные теории, объясняющие большой объем языковых фактов (ср. генеративную грамматику Н.Хомского, реляционную грамматику П.Постала и Д.Перлмуттера, когнитивную грамматику Р.Лэнакера). Для функционалистов построение глобальных теорий гораздо менее типично. Одно из исключений – это референциально-ролевая грамматика (role and reference grammar), предложенная в 1970-е годы и сейчас развиваемая главным образом Р.Д.Ван Валином и его последователями. Референциально-ролевая грамматика (РРГ) освещается в книгах Функциональный синтаксис и универсальная грамматика (У.Фоли и Р.Ван Валин, 1984) и Успехи референциально-ролевой грамматики (под редакцией Р.Ван Валина, 1993). РРГ – это глобальная теория, претендующая на охват языка в целом, а не какого-то частного круга явлений. Это означает, что трактовка самых разнородных языковых явлений должна быть единообразной и выводиться из ограниченного круга первоначальных постулатов. В отличие от радикальных функционалистов, Ван Валин уделяет основное внимание исследованию грамматики и не считает, что грамматика может быть сведена к каким-либо другим феноменам (например, дискурсным процессам). В отличие от Хомского, он стремится не только к описанию, но и к объяснению грамматики и признает, что язык не сводится к грамматике. РРГ изначально является типологически ориентированной теорией и опирается на данные самых разнообразных языков.

РРГ признает единственный синтаксический уровень и не предполагает никакого аналога трансформаций. Синтаксический уровень непосредственно связывается с семантическим уровнем. Основные компоненты РРГ в ее нынешнем виде следующие: теория структуры клаузы; теория семантических ролей и лексического представления; теория синтаксических отношений и падежа; теория сложного предложения.

Согласно РРГ, клауза состоит из нескольких «слоев»: предиката, аргументов, прочих зависимых от предиката элементов, и «предцентральной позиции» (в которой располагаются, например, вопросительные слова ряда языков). К каждому слою клаузы могут применяться операторы, семантически модифицирующие элементы соответствующего слоя. Пример оператора, областью действия которого является предикат, – грамматический вид; операторы клаузы в целом – грамматическое время, иллокутивная сила (о последней см. РЕЧЕВОЙ АКТ). Особый аспект структуры клаузы – ее информационная структура. Высказывание, согласно РРГ, включает топик (информацию, которую говорящий считает уже известной) и фокус (информацию, добавляемую к топику). В утвердительном высказывании фокус утверждается, в вопросительном является объектом вопроса. Фокус может быть узким и распространяться лишь на одну составляющую (например, именную группу: Что сломалось? – Сломалась МОЯ МАШИНА), а может быть широким; в последнем случае различается предикатный фокус (Как твоя машина? – Она СЛОМАЛАСЬ) и сентенциальный фокус (Как дела? – У МЕНЯ МАШИНА СЛОМАЛАСЬ). Средства маркирования информационной структуры могут быть синтаксическими, морфологическими и просодическими.

Получившие наиболее широкую известность понятия РРГ – это «макророли» Актор (Actor) и Претерпевающий (Undergoer). Наиболее типичный Актор – это агенс, но при отсутствии агенса Актором оказывается аргумент, занимающий более низкое положение в ролевой иерархии; наиболее типичный Претерпевающий – это пациенс. Макророли представляют собой опосредующее звено между чисто семантическими ролями (к числу которых относятся агенс, пациенс, адресат, инструмент и т.п.) и так называемыми синтаксическими отношениями (это отношения между сказуемым и зависимыми от него именными группами; примеры синтаксических отношений – подлежащее, прямое дополнение и т.д. см. также ЧЛЕНЫ ПРЕДЛОЖЕНИЯ). РРГ не предполагает, что во всех языках должны выделяться синтаксические отношения; там же, где таковые отношения выделяются, они могут быть устроены по-разному. Так, в ачинском языке (австронезийская семья, Суматра) все синтаксические конструкции вполне могут быть описаны в терминах макроролей, и привлекать дополнительный уровень синтаксических отношений нет никакой необходимости.

Теория сложного предложения в РРГ состоит из двух основных частей: теории структуры сложного предложения и установления связи между семантическим и синтаксическим представлением сложного предложения. Большое внимание уделяется случаям, промежуточным между сочинением и подчинением в традиционном понимании этих терминов.

РРГ применяется к широкому кругу разнообразных грамматических явлений, к изучению усвоения языка ребенком и речевых расстройств, а также к интерпретации данных нейролингвистических исследований, использующих технику позитронно-эмиссионной томографии.

Проблема неуниверсальности синтаксических отношений подробно разрабатывалась в 1970–1990-е годах российским функционалистом А.Е.Кибриком. Состоит эта проблема в том, что понятия подлежащего, прямого дополнения и т.д., которые часто принимаются (без доказательства) за базовые универсальные понятия, в действительности устроены весьма сложно и по-разному в разных языках, а для описания некоторых языков просто избыточны. В серии работ, основанных на материале разноструктурных языков, А.Е.Кибрик разработал так называемую холистическую (целостную) типологию структуры клаузы. В структуре клаузы выделяются три основных семантических «оси», которые могут кодироваться посредством синтаксических отношений: это уже упомянутые семантические роли, коммуникативные характеристики, или «информационный поток» (тема/рема, данное/новое и т.д.), и дейктические характеристики (говорящий/слушающий/прочие, здесь/там и т.д.). Ролевая ось является самой важной; именно на основе элементарных семантических ролей определяются гиперроли, лежащие в основе различных конструкций предложения, определяющих так называемый «строй языка»: номинативно-аккузативный (при котором пациенс переходного глагола выражается особой формой, называемой формой винительного падежа, и противопоставлен агенсу как переходного, так и непереходного глагола), эргативный (при котором агенс переходного предложения формально противопоставлен пациенсу и непереходному агенсу, которые выражаются одинаково) и активный (при котором агенс противопоставлен пациенсу независимо от переходности); см. также ТИПОЛОГИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ. Три семантических оси выражаются тремя логически возможными способами: нулевым, сепаратным (разные значения выражаются по отдельности) и кумулятивным (более одного значения выражается единой формой). Термин «подлежащее» был выработан на основе языкового типа, в котором кумулятивно выражаются несколько семантических осей, отсюда его неуниверсальность.

Согласно А.Е.Кибрику, языки могут различаться с точки зрения того, какие семантические оси они морфосинтаксически кодируют. Так, существуют языки, которые не кодируют ни одной из семантических осей (например, индонезийский язык риау). Далее, есть «чистые» языки, ориентированные преимущественно на одну ось: на семантические роли (например, дагестанские языки), на коммуникативные характеристики (тибето-бирманский язык лису, Таиланд), на дейктические характеристики (язык ава-пит, Эквадор). Наконец, большинство языков представляют разнообразные виды смешений: они кодируют более одной семантической оси в одной и той же клаузе. При этом смешения могут происходить по сепаратному и по кумулятивному способам, и в результате образуется большое число логически возможных типов. Например, в тагальском языке (Филиппины) используется сепаратная коммуникативно-ролевая стратегия, т.е. в клаузе одновременно, но раздельно кодируются ролевые и коммуникативные характеристики именных групп. В тех случаях, когда смешение семантических осей происходит кумулятивно, в языках возникают различные подлежащеобразные синтаксические статусы. Так, типичное подлежащее индоевропейских (синтаксически аккузативных) языков включает и ролевые, и коммуникативные компоненты. В данной концепции морфосинтаксические особенности индоевропейских языков, которые долго рассматривались как «точка отсчета» при исследовании языков других семей и ареалов, оказываются лишь одной маленькой клеткой в исчислении языковых типов.

В работах А.Е.Кибрика были даны функциональные объяснения и целому ряду других морфосинтаксических явлений. Так, в 1980 он сформулировал типологическое наблюдение о предпочтительном порядке словоизменительных морфем в глаголе агглютинативных языков. Линейный порядок аффиксов, с точки зрения близости к корню, обычно бывает следующим: корень – вид – время – наклонение. Объяснение этой формальной закономерности лежит в области семантики: каждая следующая позиция в иерархии доминирует над предыдущей, т.е. производит над ней некоторую семантическую операцию. Таким образом, линейная организация словоформы иконически отражает семантическую иерархию.

Аналогичное наблюдение было сделано и американской исследовательницей Дж.Байби в книге Морфология: Исследование связи между значением и формой (1985). В терминах Байби, ближе к корню маркируются те грамматические категории, которые являются наиболее существенными с точки зрения влияния на семантику корня; этот же фактор рассматривался Байби и при трактовке противопоставления словоизменения и словообразования, которое считается ею градуальным. Байби придает большое значение классическому вопросу об использовании языковых форм в речи: порождаются они по грамматическим правилам или извлекаются из памяти в готовом виде? С ее точки зрения, наиболее частотные формы хранятся готовыми и поэтому часто оказываются нерегулярными.

В книге Дж.Байби, Р.Перкинса и У.Пальюки 1994 Эволюция грамматики: Время, вид и модальность в языках мира речь идет не столько о синхронных, сколько о диахронических (исторических) объяснениях морфологических явлений. Байби и ее соавторы отвергают соссюровский постулат о принципиальной противоположности вневременного (синхронического) и исторического (диахронического) аспектов языка. Основным элементом концепции Эволюции грамматики является понятие грамматикализации, которое вообще чрезвычайно популярно в функционалистской литературе 1980–1990-х годов. Грамматикализация – это диахроническое превращение более свободных (в частности, лексических) элементов в более связанные (грамматические). Например, во многих языках глаголы движения развиваются во вспомогательные глаголы, обозначающие способы действия, а затем могут превращаться в аналитические или даже в синтетические видо-временные показатели. (Так, в английском языке глагол go 'идти' дал начало новой форме будущего времени в выражениях типа I am going to read 'я буду читать'.) Процессы грамматикализации характеризуются значительной однородностью в языках самых различных типов и языковых семей. Это обобщение сделано на основе большой выборки языков мира (около 100), которая послужила эмпирической базой исследования. Выборка строится таким образом, чтобы генетическое и ареальное разнообразие языков было максимальным.

Процедуры формирования языковой выборки играют большую роль в работах другой известной американской исследовательницы – Дж.Николс. Правда, Николс является умеренным функционалистом и интересуется не объяснением грамматических моделей как таковых, а их распределением в языках мира. Николс принадлежит одно из важнейших обобщений грамматической теории последнего времени – противопоставление вершинного и зависимостного маркирования (1986). Синтаксическое отношение между двумя составляющими (словами) может быть морфологически выражено в главной составляющей (вершине), а может быть выражено и в зависимой. Например, отношение принадлежности в генитивной конструкции выражается формой зависимого элемента (дом мужчины), а в конструкции другого типа, именуемой иногда «изафетной», формой главного элемента (венгерское ember haza, букв. 'мужчина дом-его'). Ролевые отношения в клаузе могут маркироваться падежными формами, а могут и формами глагола (в русском языке последнее явление может быть проиллюстрировано согласованием глагола с подлежащим). Помимо чистого вершинного и чистого зависимостного маркирования, встречается также двойное маркирование, варьирование разных моделей и отсутствие морфологического маркирования. Николс предложила взглянуть на языки мира с точки зрения того, как в них распределяется данное противопоставление. Некоторые языки обнаруживают тенденцию к последовательно вершинному или последовательно зависимостному маркированию. Так, два кавказских языка, чеченский и абхазский, реализуют полярные стратегии в этом отношении: в первом используется исключительно зависимостное маркирование, во втором – исключительно вершинное. Другие языки оказываются менее последовательными и располагаются между этими двумя полюсами.

Тип маркирования – исторически устойчивая характеристика языков. Как показано в главной работе Николс Языковое разнообразие во времени и пространстве (1992), он может в определенной мере предсказывать другие базовые характеристики языка: морфологическую сложность, тип ролевой кодировки (аккузативный, эргативный и т.д.), порядок слов, наличие в языке категорий неотъемлемой принадлежности и грамматического рода. Работа Николс основана на тщательно построенной выборке из 174 языков, представительной по отношению к совокупности языков мира и позволяющей проследить генетические и ареальные тенденции языкового варьирования/стабильности. Основной акцент работ Николс – на исторических и ареальных особенностях распределения морфосинтаксических явлений. В своих пионерских работах Николс связывает воедино такие традиционно слабо связанные области знания, как типология, историческая лингвистика и лингвогеография, привлекая к тому же данные геологии, археологии и биологии. Николс предлагает объяснения различиям между языковыми ареалами по генетической плотности (количеству генетических семей на единицу площади). Так, Америка имеет на порядок более высокую генетическую плотность, чем Евразия. Объяснения носят географический, экономический и исторический характер. Низкие широты, побережья и горы – факторы, способствующие возникновению малых групп, а следовательно, большему языковому разнообразию. Империи вызывают понижение генетической плотности в соответствующем ареале. Исследование географического распределения языкового разнообразия, согласно Николс, – необходимая предпосылка для реконструкции древнейшей языковой истории Земли и для содержательной типологии языков. Николс приводит данные о преобладающих грамматических типах и категориях для каждого из ареалов. Высокое структурное разнообразие обычно сочетается с высокой генетической плотностью (особенно в Тихоокеанском регионе и в Новом Свете).

Междисциплинарный характер функционализма проявляется в ряде психолингвистических работ. Современная психолингвистика (во всяком случае американская) в значительной мере ориентирована на проверку генеративной модели языка, однако существует и функциональная школа психолингвистики. В рамках этого направления представлены такие разделы психолингвистики, как синтаксический анализ (Б.Макуинни, Э.Бейтс) и усвоение языка ребенком (Д.Слобин). Некоторые исследования известного психолингвиста Д.Слобина выполнены в сотрудничестве с такими функционалистами, как Дж.Байби и Р.Ван Валин. Существует ряд психолингвистических моделей, особенно актуальных для лингвистического функционализма, поскольку в них первостепенную роль занимает исследование использования различных знаний при понимании языка (У.Кинч, М.Гернсбакер). См. также ПСИХОЛИНГВИСТИКА.

В современной науке о языке существует направление, которое разделяет многие постулаты лингвистического функционализма: когнитивная лингвистика. Согласно сложившейся терминологической практике, функциональная и когнитивная лингвистика – это хотя и совместимые, но параллельно существующие направления; когнитивная лингвистика в узком смысле – это набор четко очерченных семантических концепций, обычно связанных с именами конкретных авторов (в первую очередь Дж.Лакоффа и Р.Лэнакера). Однако с содержательной точки зрения когнитивная лингвистика, которая в ее современном виде фокусируется на некоторых типах объяснения языковых фактов, представляющих собой подкласс функциональных объяснений, несомненно принадлежит функциональному направлению. В последнее время интеграция между функционализмом и когнитивной лингвистикой проявилась в серии конференций Концептуальная структура, дискурс и язык. Подробнее см. КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА.

Существует целый ряд грамматических школ, которые используют термины «функционализм» и «функциональная грамматика» в своем самоназвании. Хотя многие из них теоретически и методологически не вполне соответствуют очерченному выше пониманию функционализма, они также входят в «функционалистскую вселенную».

Группа петербургских лингвистов под руководством А.В.Бондарко в течение 1980–1990-х годов осуществляла масштабный проект под общим наименованием «Теория функциональной грамматики». Эта концепция выросла как альтернатива и дополнение к традиционной уровневой модели языка, в которой значение обычно анализируется в пределах отдельных единиц, категорий и классов. В подходе А.В.Бондарко значения рассматриваются независимо от формальных классов и категорий – на основе так называемых функционально-семантических полей. Так, в функционально-семантическое поле темпоральности входит не только грамматическая категория времени, но и, например, временные наречия. В серии монографий 1987–1996-х годов были описаны такие функционально-семантические поля, как аспектуальность, временная локализованность, таксис, темпоральность, модальность, персональность, залоговость, субъектность, объектность, коммуникативная перспектива, определенность, локативность, бытийность, посессивность, обусловленность. При описании каждого поля в качестве главной задачи рассматривалась подробная инвентаризация значений, относящихся к данному полю, и средства их формального выражения. Подход Бондарко опирается главным образом на материал русского языка, однако включает и сопоставительный компонент: ряд тем описан на материале других языков или в типологическом аспекте (В.С.Храковский, В.П.Недялков, А.П.Володин, Н.А.Козинцева и др.).

Я.Фирбас и другие представители чешской лингвистической школы с 1960-х годов пользуются понятием «функциональная перспектива предложения». Это вариант в ряду таких синонимичных понятий, как «актуальное членение» (В.Матезиус), «коммуникативная структура высказывания» (Е.В.Падучева), «топикально-фокусная артикуляция» (П.Сгалл и Е.Хаичова), «темо-рематическое членение» (термин, принятый в отечественной русистике) и т.д. Главная идея данного подхода в том, что высказывание или предложение, помимо синтаксического членения, имеет и некоторое другое, менее формальное членение – на тему, или топик высказывания (то, о чем говорящий делает сообщение; исходный пункт), и рему, или комментарий, или фокус высказывания (информация, сообщению которой служит данное высказывание и которая добавляется к теме). Например, в предложении У него нет денег, скорее всего, у него – тема, а нет денег – рема. Иногда предполагается также, что между темой и ремой может быть третья составная часть высказывания – так называемый переход.

В течение последних 25 лет в Институте русского языка АН СССР (ныне РАН) Г.А.Золотовой и ее сотрудниками разрабатывается подход, именовавшийся в разные периоды функциональным синтаксисом и коммуникативной грамматикой. В 1998 была опубликована последняя версия этого подхода – книга Коммуникативная грамматика русского языка. Коммуникативная грамматика, по идее авторов, дополняет традиции русистики, принимая во внимание более широкий круг фактов. Основной методологический принцип коммуникативной грамматики состоит в поиске взаимообусловленных характеристик трех типов языковых явлений: значения, формы и функции. Главная сфера исследования коммуникативной грамматики – типология моделей предложения. Помимо основной модели (подлежащее + сказуемое) и ее модификаций (например, неопределенно-личная конструкция), рассматриваются предложения со сказуемым в виде инфинитива, предикатива, именных категорий и т.д. Эти типы предложений описываются не только структурно, но и через призму их коммуникативных функций. На основе типологии простых предложений рассматриваются коммуникативные характеристики полипредикативных конструкций и коммуникативная организация текста (в частности, актуальное членение и коммуникативные регистры).

Родственный подход под названием функционально-коммуникативный синтаксис разрабатывается в течение ряда лет в МГУ под руководством М.В.Всеволодовой. Наименование данного подхода связано с тем, что при анализе значения предложения рассматривается не только его «объективное», или пропозициональное содержание (описываемая ситуация), но и коммуникативные установки говорящего. На этой основе рассматриваются порядок слов, фокусирование, залог. В рамках данного подхода были исследованы также некоторые текстовые структуры, в частности приведение иллюстраций говорящим, пояснение, указание на источник информации.

Подход, развивавшийся с начала 1970-х годов американским лингвистом С.Куно и подытоженный им в книге 1987  Функциональный синтаксис: анафора, дискурс и эмпатия, принадлежит к числу наиболее консервативных версий функционализма. Для Куно функциональный синтаксис – всего лишь особый «модуль», который должен быть добавлен к формальной грамматике, чтобы улучшить ее эффективность. Для этой цели Куно инкорпорировал в аппарат генеративной грамматики целый ряд понятий, ранее использовавшихся только функционалистами: дискурс, топик, логофорические местоимения. Он предложил специальное «логофорическое правило», которое трансформирует местоимение 1-го лица в прямой речи в местоимение 3-го лица в косвенной речи (Али утверждал, что он лучший боксер в мире). Куно ввел в синтаксический обиход понятие эмпатии – принятия говорящим точки зрения участника описываемого события. Эмпатия может выражаться разными способами (выбором способа обозначения референта, выбором подлежащего, порядком слов), и конкретное предложение должно быть гармонично с точки зрения этих способов выражения эмпатии. Например, во фразе Джон побил своего брата говорящий принимает точку зрения Джона, а вот фраза Брат Джона был побит им является неудачной, так как в ней разные аспекты формальной структуры указывают на разное направление эмпатии (т.е. ситуация рассматривается отчасти глазами Джона, а отчасти – глазами его брата).

Одно из наиболее известных направлений было основано в 1970-е годы нидерландским лингвистом С.Диком и в настоящее время развивается его последователями (К. де Гроот, М.Болкестейн и др.) в Нидерландах, Бельгии, Дании, Великобритании, Испании. В университете Амстердама есть специальный центр, работающий в русле грамматики Дика, – Институт функциональных исследований языка и языкового употребления. Функциональная грамматика Дика строится как глобальная теория языка и опирается на постулат о функциональном характере языка как средства социального взаимодействия (в этих отношениях она аналогична референциально-ролевой грамматике). Это, в частности, означает, что языковая структура должна находить объяснение в механизмах коммуникации и психологических характеристиках говорящих. Функциональная грамматика стремится к типологической, прагматической и психологической адекватности. При этом в грамматике Дика важное место занимает формальный компонент: конкретные утверждения о структуре предикатов, предикаций, пропозиций (это три разных понятия) обычно делаются в виде формул. В функциональной грамматике уделяется большое внимания таким процессам, как приписывание синтаксических функций, отображение функциональных структур в морфосинтаксические структуры, и таким языковым явлениям, как типы глаголов и аргументных структур, порядок слов, залог, тема и топик.

Значительной популярностью во многих странах пользуется системно-функциональная грамматика британско-австралийского лингвиста М.Хэллидея. Это направление развивает традиции, представленные такими британскими лингвистами, как Дж.Фёрс и Дж.Синклер. Работа Хэллидея опирается и на некоторые идеи чешской лингвистической школы. В настоящее время системно-функциональная грамматика весьма замкнута и мало подвержена внешнему влиянию, зато ее влияние на других функционалистов весьма ощутимо. Многие идеи системно-функциональной грамматики были изложены в книге Хэллидея Функциональная грамматика (1985). Хэллидей строит теорию языка «от нуля» и рассматривает почти все уровни организации языковой системы – от именной группы до целого текста. В качестве базового понятия он использует понятие предикации, или клаузы. Базовыми аспектами клаузы являются: тематическая структура (Хэллидей обсуждает и иллюстрирует темо-рематическое членение гораздо более подробно и детально, чем это делается в большинстве других грамматических теорий), диалогическая функция (Хэллидей предлагает оригинальную классификацию типов взаимодействия между участниками диалога) и семантические типы предикаций. На основе клаузы рассматриваются более мелкие единицы (например, именные группы), комплексы клауз, интонационная и информационная структура (данное/новое в сопоставлении с темой/ремой). Наиболее известная часть работы Хэллидея (первоначально опубликованная в 1976 совместно с Р.Хасан) – это теория связности дискурса. Связность, или когезия (cohesion), достигается при помощи референции, эллипсиса, конъюнкции и лексических средств (таких, как синонимы, повторы и т.д.). Хэллидей занимался также соотношением устного и письменного языка. Системно-функциональная грамматика основана почти исключительно на английском материале, но в силу общего характера обсуждаемых проблем во многом могла бы остаться неизменной, даже если бы была написана на базе другого языка.

Андрей Кибрик