ЦЗИНЬ ПИН МЭЙ

ЦЗИНЬ ПИН МЭЙ, Цзинь, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе – наиболее оригинальный, загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, вероятно, первый полностью созданный в 16 в. одним автором, скрывшимся под нераскрытым до сих пор не разгаданным псевдонимом Ланьлинский насмешник (Ланьлин сяо сяо шэн).

Состоящий из 100 глав и порядка миллиона иероглифов эротико-бытописующий роман посвящен событиям, связанным с сюжетом другого великого романа Шуй-ху чжуань (Речные заводи, 14 в.) и происходившим с девятью сотнями персонажей в 1112–1127, в эпоху Сун (10–13 вв.), когда произошел расцвет традиционной китайской культуры, Н.И.Конрадом (1891–1970) квалифицированный как Ренесанс, а написан был в эпоху Мин (14–17 вв), когда эта культура дошла до предела в своем развитии, что обусловило характерное для Цзинь пин мэй органическое соединение черт классицизма и декаданса. Несмотря на то, что в этот период творили такие экстравагантные мыслители и писатели, как Ван Гэнь (1483–1541), Хэ Синьинь (1517–1579), Ли Чжи (1527–1602), которых публично называли безумцами и развратниками, и царило максимальное интеллектуальное разнообразие, даже некоторые высоколобые поклонники Цзинь пин мэй, старые китайские эрудиты, столкнувшиеся в начале 17 в. с неопубликованной рукописью романа, отказывали ему в напечатании, прятали под спуд (Шэнь Дэфу, 1578–1642) или даже предлагали его сжечь (Дун Цичан, 1555–1636), считая абсолютно неприличным. Официально Цзинь пин мэй был включен в список запрещенных книг при следующей маньчжурской династии Цин (1644–1911). В 1869 генерал-губернатор провинции Цзянсу запретил публикацию не только самого романа, но и его продолжений. До сих пор обнародование его полного текста в КНР запрещено.

Хотя всем современным китайцам известно сочетание из трех иероглифов, образующих название Цзинь пин мэй, мало кто держал этот роман (а не его переделку или адаптацию) в руках. При этом к настоящему времени вокруг Цзинь пин мэй выстроился могучий арсенал научно-исследовательской литературы. Достаточно сказать, что ему посвящены уже несколько специальных словарей. Однако доступ к полному, некупированному тексту романа в КНР ограничен не только для широких кругов читателей, но и для многих специалистов. В 1957 в Пекине было перепечатано тиражом 2000 экземпляров старейшее издание 1617, ставшее одним из раритетов спецхрана. В 1989 в Пекинском университете был выпущен репринт более позднего издания периода Чун-чжэнь (1628–1643), который поступил в закрытую продажу, но, во-первых, по неимоверной цене, примерно равной 150 долларам США, что тогда составляло несколько средних месячных зарплат, и, во-вторых, только для профильных специалистов, т.е. литературоведов и филологов, с ученым званием не ниже профессорского.

До сих пор не найден автограф Цзинь пин мэй. В этих условиях выявление аутентичного текста романа осложнено наличием по крайней мере трех типов его первоначальных изданий. Более чем за три века до М.А.Булгакова, заметившего устами своего героя, что «рукописи не горят», Ли Чжи написал осужденную на аутодафе, но сохранившуюся Книгу для сожжения (Фэнь шу), а другой известный литератор Юань Чжундао (1570–1623) выразил подобную мысль в связи с Цзинь пин мэй: «Если книгу сжечь, все равно от нее что-то останется», – однако авторской рукописи романа как будто не осталось, зато на сегодняшний день специалисты располагают образцами полутора десятков его различных изданий, увидевших свет в период между 1617 и концом 17 в.

Приблизительно за четыре века своего существования Цзинь пин мэй был издан в Китае не менее сорока раз. К этому можно добавить список переводов на десяток с лишним иностранных языков, открытый маньчжурским переводом в 1708, который осуществил брат императора Канси (1662–1722).

Жанровая квалификация Цзинь пин мэй как романа достаточно условна. Это синтетическая форма высочайшей степени сложности, которая при самой простой дифференциации представляет собой строго организованное сочетание огромной массы поэтических текстов (числом более тысячи и образующих свою собственную иерархию по категориям и степеням регулярности, переходя на пределе в ритмическую прозу), драматических диалогов (задающих архитектонику отдельных глав и сопровождаемых необходимыми ремарками) и прозы (в максимальной амплитуде от бытописания до пересказа буддийских канонов и научных трактатов).

Лишенный, с одной стороны, психологизма классического западного романа, а с другой – морализаторского пуризма классического восточного романа, объективистско-описательный, «бихевиористичный» стиль Цзинь пин мэй создает парадоксальное ощущение модернизма, ибо гармонирует в этом с новейшими антиэйдетическими, сенсуализирующими тенденциями, возобладавшими на Западе после коммуникационной революции второй половины 20 в. Гиперболизируя, можно назвать Цзинь пин мэй первой «мыльной оперой» в сто серий, т.е. глав. Большинство приводимых в Цзинь пин мэй стихотворений предназначены для исполнения под музыку, их сопровождают ссылки на соответствующие мелодии. Более того, указание на песенный жанр «цы» содержится в самом названии древнейшего и наиболее полного издания романа – Цзинь пин мэй цы-хуа. Этот многослойный текст одновременно способен играть роль научного справочника практически по всем социально-экономическим и культурно-бытовым аспектам жизни китайского общества эпох Сун и Мин, т.е. первой половины II тысячелетия до н.э.

Как бы предуведомляя своим появлением о «конце прекрасной эпохи» Мин, Цзинь пин мэй явился первым в Китае авторским романом, т.е. представил собою первый вполне оригинальный образец высшей формы литературного творчества, мистическим образом совпавший по времени появления на свет с произведениями таких апостолов новоевропейской литературы, как Шекспир и Сервантес. И так же, как с этими славными именами, с ним связана проблема авторства. С одной стороны, его безымянного автора называют «знаменитым мужем» (мин ши) своего времени и «почтенным ученым», или «старым конфуцианцем» (лао жу), и среди его возможных создателей фигурируют крупнейшие литераторы Китая 16–17 вв., а с другой стороны, высказывается и прямо противоположное мнение о безвестном авторе, представителе низов общества, и в качестве претендента на авторство называется простолюдин, слепой сказитель Лю Шоу (Лю Девятый). Список кандидатов на эту роль ныне уже перевалил за третий десяток. В нем значатся такие известные персоны, как Ван Шичжэнь (1526–1590), Ли Юй (1611–1679?), Ли Чжи, Сюй Вэй (1521–1593), Ли Кайсянь (1502–1568), Тан Сяньцзу (1550–1616), Шэнь Дэфу (1578–1642), Цзя Саньцзинь (1543–1592), Ту Лун (1542–1605), Фэн Мэнлун (1574–1646), Се Чжэнь (1495–1575), Ли Сяньфан (1510–1594) и др.

Как это нередко бывает в китайской литературе, не единственно и название романа. Он известен под заглавиями Первая удивительная книга, Четвертая из четырех великих удивительных книг, Один из восьми литературных шедевров, Зерцало многоженства и др. Но, разумеется, его главное имя – таинственно-многозначное Цзинь пин мэй. В самом тексте романа можно усмотреть некоторые лексические основания для трактовки этого его названия как аббревиатуры имен трех героинь – Цзиньлянь, Пинъэр и Чуньмэй. Например, в завершающем весь текст стихотворении Пинъэр и Чуньмэй обозначены биномом Пин-Мэй.

Данная интерпретация заглавия Цзинь пин мэй была изложена еще в 1614 Юань Чжундао на основании прочтения половины неопубликованной рукописи. Такая же точка зрения отражена в предисловии Гостя Играющего Жемчужиной из Восточного У (Дун У нун чжу кэ, по некоторым предположениям – Фэн Мэнлуна), входящем в самое раннее издание романа (1617). Согласно автору предисловия, эти три героини выделены заглавием как олицетворения порока, греха и разврата.

Имя Пань Цзиньлянь – прозрачная реминисценция исторического анекдота о происхождении обычая бинтовать женские ножки. Правитель династии Ци – Дунхунь-хоу (498–501) приказал устлать землю изготовленными из золота лепестками лотосов, чтобы на них танцевала его конкубина Пань-фэй. При этом он восторженно восклицал: «Каждый ее шаг рождает лотос». Отсюда пошло выражение «золотой лотос» (цзинь лянь) как обозначение забинтованной женской ножки. Последняя в традиционном Китае считалась одним из наиболее привлекательных сексуальных объектов. Прямое значение имени Пинъэр – «пузырек, бутылочка» совершенно явно связано с ктеической символикой и неизбежной греховодностью этого «сосуда» зла, наделенного отверстием, ведущим в ад. Наконец, в биноме Чунь-мэй иероглиф «чунь» – «весна» – один из главных терминов, определяющих всю эротическую сферу со всеми ее непристойностями, а «мэй» – символ как романтического зарождения чувственности – цветущая весной слива, так и ее позорного завершения – «цветущий» шанкрами сифилис. Таким образом, три полных женских имени способны символически передать идею чрезвычайной половой распущенности, ставшей смертным грехом. Однако кажется, что иероглифическая триада «цзинь, пин, мэй» призвана обозначить не три разновидности или стороны одного порока, а три различных порока, т.е. корыстолюбие, пьянство и сластолюбие. Определенным подтверждением этому может служить использование в качестве поэтического эпиграфа к Цзинь пин мэй «четырех романсов (цы) о пристрастиях»: Пьянство, Похоть, Алчность, Спесь.

Цзинь пин мэй входит в «четверку великих удивительных книг» (сы да ци шу), т.е. самых выдающихся романов в истории традиционной китайской литературы. Остальные три – Троецарствие (Сань-го чжи), Речные заводи (Шуй-ху чжуань) и Путешествие на запад (Си-ю цзи). Впоследствии к ним был присоединен Сон в красном тереме (Хун-лоу мэн). Кроме безусловной ценностно-содержательной обоснованности создания подобного объединения в нем присутствует и явный формализующий момент, столь характерный для китайского менталитета и его нумерологической методологии (сян шу чжи сюэ).

Во-первых, на самой поверхности лежит тот факт, что приведенные в транскрипции оригинальные названия всех пяти «удивительных книг» состоят из трех иероглифов, что обнаруживает хорошо известную текстологическую и общеметодологическую структуру «троиц и пятериц» (сань у). Здесь все троичные сочетания иероглифов подчинены формуле 2 + 1, что отражено посредством дефиса. Иначе говоря, два первых знака образуют одну смысловую единицу, а последний – другую. Это формальное наблюдение позволяет предположить, что принятая в русском переводе трактовка названия Цзинь пин мэй как словосочетания по указанной формуле 2 + 1 («Цветы сливы в золотой вазе», где «золотая ваза» = цзинь пин = 2, а «цветы сливы» = мэй = 1) своим утверждением обязана клиширующей аналогии с названиями остальных шедевров китайской литературы, укладывающихся в пятичленную схему. Причем самая близкая и продуктивная аналогия тут носит ретроспективный характер, относясь к заглавию позднее написанного Сна в красном тереме.

Во-вторых, уложенные в пятеричную матрицу классические китайские романы уже на новом, более высоком уровне приводят к идее пяти элементов (у син), которые, очевидно, могут быть с ними поэлементно соотнесены. В принципе любой пяти- или четырехчленный комплекс в традиционной китайской культуре эксплицитно или имплицитно соотносится с методологемой пяти элементов, которая может быть редуцирована до четверицы с подразумеваемым центральным членом, вроде «четырех стран света» (сы фан). В заглавиях всех пяти «удивительных книг» на первом месте стоят иероглифы, непосредственно обозначающие какой-то из пяти элементов или его стандартный коррелят. В наиболее удобной пространственной схематизации романы можно расположить следующим образом: Троецарствие – на востоке (число 3 соответствует дереву и востоку), Сон в красном тереме – на юге (красный цвет – атрибут огня и юга), Речные заводи, начинающиеся знаком «вода», – естественно на севере, а Цзинь пин мэй с исходным знаком «металл» – на западе. Еще более естественным кажется соотнесение с западом Путешествия на запад, что создает проблему дублирования, допускающую однако, общее решение благодаря тому, что методологема пяти элементов имеет шестичленный модус, в одном из вариантов которого происходит удвоение какого-то элемента.

С исторической точки зрения, можно предположить, что Цзинь пин мэй, соотносясь сразу с тремя элементами – металлом, водой и деревом, представлялся как синтез всех трех хронологически предшествовавших ему «удивительных книг», которые коррелируют именно с этими элементами (о другой, но отнюдь не противоречащей интерпретации подобной трехместности Цзинь пин мэй в системе «у син» говорится далее). В свете данной гипотезы кажется вполне закономерным появление следующей «удивительной книги» с заглавием Сон в красном тереме, соотносящим ее с незанятой позицией на юге.

Позиционное дублирование Цзинь пин мэй и Путешествия на запад свидетельствует о том, что в их именах и символах закодирована особая близость и вместе с тем противоположность, поскольку последняя предполагает сопоставимость и, следовательно, однородность явлений. Именно в этих романах из рассматриваемой пятерицы одинаковое количество основных звеньев архитектоники – по сто глав в каждом. Главные герои Путешествия на запад, как и персонажи Цзинь пин мэй, скоординированы с пятью элементами. Здесь эта связь более чем прозрачна, поскольку определена самой пятеричностью компании героев-путешественников (включая, разумеется, коня). Идейную подоснову обоих произведений составляет то или иное осмысление буддизма. В физическом плане отношение к нему в Путешествии на запад выражено как движение его героев во главе с буддийским монахом Сюань-цзаном в Индию, т.е. на родину этого учения. Причем центральной фигурой романа является волшебная обезьяна Сунь У Кун, обладатель чудесного жезла. Исходный толчок кульминационной сюжетной интриге в Цзинь пин мэй, напротив, задан противоположным движением с запада на восток, т.е. приходом из Индии буддийского монаха, который передал главному герою Симэнь Цину чудодейственное эротическое снадобье, словно в обратной метафорической перспективе превратившее его фаллос в могучий жезл Сунь Укуна и в конечном итоге приведшее его к гибели. В первом романе детородный уд, превратившийся в волшебную палочку при перемещении в страну чудес (Индию), спасителен; во втором, наоборот, волшебная палочка из страны чудес, превратившись в детородный уд, губительна.

Сама говорящая фамилия Симэнь – в буквальном переводе «3ападные Ворота» – указывает на сторону света, с которой подул ветер, завертевший колесо фабульных коловращений. В свою очередь определение в романе места действия, получившего западный импульс «через Западные Ворота», именно как «востока» подчеркнуто его основными топонимами: общим – Шань-дун (провинция) и частным – Дун-пин (область), в состав которых непосредственно входит иероглиф «дун» («восток») и которые собственно обозначают восточную территорию Китая. Аналогичным образом перемещение с запада на восток отражено в отмеченной символике пяти элементов, каждый из которых имеет свою стандартную уже использованную выше пространственную локализацию: дерево – восток, огонь – юг, металл – запад, вода – север, почва – центр. Соответственно в порядке иероглифов «цзинь – пин – мэй», составляющих заглавие романа и представляющих элементы: металл – воду – дерево, закодировано указание на движение с запада на восток, минуя север.

Все содержание Цзинь пин мэй – развернутая иллюстрация неразрывной связи Эроса с Танатосом. Символична и легенда о происхождении романа как орудия кровной мести. Попутно это предание по-своему объясняет и отсутствие до сих пор исходной рукописи. В соответствии с этой трагической символикой подвижнику перевода Цзинь пин мэй на русский язык В.С.Манухину (1926–1974), сделавшему этот гигантский труд главным делом своей жизни, так и не удалось дожить до его опубликования. Увидевшее свет через три года после его смерти первое издание русского текста в 1977 смогло пробиться сквозь цензурные рогатки Главлита и китаеведческого подотдела ЦК КПСС лишь в оскопленном виде – сокращенным вдвое, с купированными фрагментами, наполовину в пересказе редактора издательства «Художественная литература». Начатое в 1994 полное издание перевода, к сожалению, остановилось на третьем томе и не было завершено.