НЕОГУМБОЛЬДТИАНСТВО

НЕОГУМБОЛЬДТИАНСТВО, совокупность лингвофилософских воззрений, сложившихся в середине 20 в. и восходящих к идеям Вильгельма фон Гумбольдта. Принято выделять два направления неогумбольдтианства: сформировавшееся в 1920–1940-е годы в Германии европейское, называемое также содержательно ориентированным изучением языка (inhaltbezogene Sprachbetrachtung или Sprachinhaltsforschung), и американское, возникшее примерно в это же время и иногда отождествляемое с этнолингвистикой. Основоположниками европейского неогумбольдианства являются Й.Л.Вайсгербер и Й.Трир. Американская версия неогумбольдтианства связывается, в первую очередь, с именами Э.Сепира и Б.Л.Уорфа. Эти два достаточно сильно отличающихся друг от друга направления возникли и развивались совершенно независимо, без непосредственных научных контактов и обмена идеями.

Базовым принципом «неогумбольдтианского взгляда» на сущность языка является постулат о неповторимом своеобразии концептуальных систем, лежащих в основе конкретных языков. Суть этого принципа можно свести к трем тезисам.

1. Каждый язык уникален, причем не только и даже не столько со структурной точки зрения, сколько с точки зрения зафиксированной в нем картины мира.

Здесь обнаруживаются наиболее существенные различия между европейским и американским подходами, поскольку содержательно ориентированное изучение языка предполагает уникальность модели мира, зафиксированной в каждом конкретном языке, в то время как этнолингвистика допускает существование некоторых обобщающих «понятийных стандартов» – во всяком случае, признается «европейский (понятийный) стандарт» (Standard Average European), целиком противопоставляемый «экзотическим» языкам (прежде всего, индейским). Впрочем, это можно отнести за счет дистанции рассмотрения, с которой различия моделей мира европейских языков представляются малозначительными по сравнению с их общим отличием от языков существенно других стандартов. Понятно, что для Л.Вайсгербера, считавшего несопоставимыми даже те два достаточно близких языка, немецкий и французский, которыми он свободно владел с детства, различие между европейскими языками было очень значимым.

2. Способ мышления народа, говорящего на том или ином языке, определяется данным языком. Вайсгербер говорил в связи с этим о «стиле присвоения действительности» посредством языка.

3. Следовательно, способ мышления каждого народа уникален.

Очевидно, что первый из данных тезисов разделяется сегодня большинством лингвистов, в особенности теми, чьи научные интересы лежат в сфере лексической семантики. Конкретные языки членят мир по-разному, а не только по-разному именуют уже вычлененные фрагменты. В соответствии с этим можно говорить о культурно-специфической модели мира, зафиксированной в каждом конкретном языке (см. ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА). Это ставшее сегодня достаточно общим местом положение было впервые сформулировано Гумбольдтом (ср. понятия «духа народа» и «внутренней формы языка», центральные для его лингвофилософской концепции) и эмпирически обосновано в работах, относимых к неогумбольдтианству.

Что касается второго и в особенности третьего тезиса, то они продолжают быть предметом теоретических дискуссий. С помощью каких экспериментов можно доказать или опровергнуть положение о зависимости осмысления мира от языка? Столь непосредственно постулируемая зависимость представляется весьма проблематичной еще и потому, что остается непонятным, как устроена концептуальная система билингвов и людей, просто хорошо владеющих несколькими языками. Следует ли допускать, что, переходя с одного языка на другой, человек в принципе меняет стиль мышления? Или правильнее считать, что у каждого человека (даже билингва) существует только один родной язык, который и определяет его сознание? Именно эта последняя точка зрения отстаивалась представителями содержательно ориентированного изучения языка, в частности, Л.Вайсгербером и Г.Шмидт-Рором.

В известной степени вопросы влияния языка на мышление вновь стали актуальными в рамках когнитивной лингвистики, которая, как и другие менталистские направления в изучении языка (см. МЕНТАЛИЗМ В ЛИНГВИСТИКЕ), видит свою задачу в описании концептуальных структур, стоящих за языковыми структурами. Познавательные установки когнитивной лингвистики строятся, однако, скорее на допущении принципиального примата знаний различных типов и производимых с ними операций (т.е. в конечном итоге на признании первичности мышления), чем на примате языка по отношению к мышлению. Точки соприкосновения когнитивной лингвистики и неогумбольдтианства видятся, в первую очередь, в осмыслении сущности концептов, не возводимых к непосредственно наблюдаемым феноменам. Так, когнитивная теория метафоры исходит из того, что весьма значительные фрагменты языка основаны на осмыслении ненаблюдаемых явлений в терминах явлений наблюдаемых, что и составляет суть метафоры как концептуального феномена (ср., например, описание концепта времени в пространственных терминах: время идет; позади были годы; впереди его ждали большие неожиданности; пришла весна). Поскольку осмысление многих абстрактных концептов без участия метафор невозможно и далеко не все метафоры универсальны (хотя сходство метафорических систем тех же языков «среднеевропейского стандарта» на удивление велико), остается лишь предположить, что соответствующие концептуализации как бы навязываются языком.

Что же касается попыток экспериментальных доказательств положения о влиянии языка на мышление, то они вряд ли возможны в рамках собственно лингвистики. Психологические эксперименты дают результаты, не поддающиеся однозначной интерпретации. Например, известные эксперименты, в которых испытуемым предлагалось распределить цветные карточки по группам, соответствующим разным цветам, игнорируя разницу в оттенках того или иного цвета, казалось бы, подтверждали неогумбольдтианские гипотезы. Так, испытуемые, говорящие на языках, в которых на базовом уровне не различаются, например, голубой и синий цвета (ср. англ. blue, нем. blau и фр. bleu), склонны рассматривать голубые и синие карточки как представителей одного цвета, в то время как носители языков, подобных в этом отношении русскому, скорее распределили бы эти карточки по разным группам. Однако эти результаты доказывают, строго говоря, лишь то, что разные языки по-разному членят действительность и что это фиксируется в их лексической системе (ср. тезис 1). Отсюда не следует, что носители различных языков по-разному думают. В ситуациях, когда те или иные фрагменты действительности требуют более точного обозначения, а в соответствующем языке для этого не находится лексемы базового уровня, практически всегда есть возможность подобрать нужное обозначение, перейдя на более конкретный уровень концептуализации. Так, при необходимости провести различия между понятиями голубого и синего цветов носители немецкого языка могут употребить вместо прилагательного blau нечто вроде dunkelblau 'темно-синий' и himmelblau 'небесно-голубой' соответственно, аналогично light blue и dark blue в английском. Кроме того, для обозначения тех или иных понятий в языке могут существовать устойчивые словосочетания (см. ФРАЗЕОЛОГИЯ), которые так же, как и слова, являются лексическими единицами и, следовательно, должны учитываться при сопоставлении лексических систем разных языков.

В рамках неогумбольдтианского подхода описывались и теоретически осмыслялись не столько различия между лексическими системами, сколько различия в этимологически первичной, базовой лексике. В концепции Вайсгербера особое внимание уделяется концептам, выраженным одним, неметафорически употребленным словом с простой морфологической структурой и неметафорическим значением. Именно такие концепты рассматриваются как отражающие первичный гносеологический опыт в чистом виде. Многообразие языков объясняется, в первую очередь, специфичностью «этнической логики» в период первичной номинации. Наличие в языках вторичных образований, нивелирующих подобные различия, Вайсгербер считает несущественным, аргументируя это тем, что этимологически первичная лексика доминирует в дискурсе. Это положение весьма спорно хотя бы потому, что явно недооценивает роль метафор в образовании абстрактных понятий. Иными словами, межъязыковые различия, связанные с категоризацией базового уровня, без достаточных на то оснований экстраполируются на весь язык и соответствующий способ мышления. Помимо «лексических аргументов» в пользу тезиса о зависимости мышления от языка, Вайсгербер приводит и «синтаксические аргументы». Модели синтаксических конструкций рассматриваются как навязываемые языком пути осмысления реальных ситуаций.

Американская версия неогумбольдтианства опирается на несколько иные эмпирические данные. В частности, Б.Л.Уорф постулирует относительность и языковую обусловленность таких, казалось бы, универсальных понятий, как время (осмысляемое в языках «европейского понятийного стандарта» как линейный поток, текущий из будущего в прошлое). По данным Уорфа, в языке хопи понимаемая таким образом категория времени отсутствует. Вместо оппозиции настоящего – прошлого – будущего в этом языке существует оппозиция объективного (реально данного) – субъективного. По этим противопоставленным друг другу понятиям распределяются все возможные ситуации. Так, все ситуации, связанные с будущим, попадают в категорию субъективного. В ряде исследований (ср., в частности, работы Х.Гиппера 1980-х годов) эта гипотеза ставится под сомнение.

Неогумбольдтианство внесло значимый вклад в развитие лингвистики. В частности, представителями концепции содержательно ориентированного изучения языка была практически создана и достаточно детально разработана теория семантического поля, высказаны идеи, способствовавшие развитию теории валентности, ср. работы В.Порцига (1895–1961) об «элементарных синтаксических связях». Кроме того, неогумбольдтианцы внесли вклад в описание немецкой грамматики (ср. первое издание грамматики в серии «Дуден» под ред. П.Гребе, базирующееся на идеях Вайсгербера), в развитие этимологии (ср. учение об «эргологической этимологии» Й.Трира), открыли в качестве особого направления историографию лингвистики (ср., в первую очередь, работы П.Шмиттера). В лингвофилософском плане представителям этого направления принадлежит заслуга разработки основных идей гумбольдтовской версии философского осмысления языка и построения оригинальной концепции языка как миросозидания. В первую очередь, стоит упомянуть развитие таких базовых для этой концепции понятий, как промежуточный мир (sprachliche Zwischenwelt) – образуемый языком концептуальный мир, стоящий между миром познающего субъекта и миром реальных объектов, духовный объект (geistiger Gegenstand) – результат концептообразующей деятельности языкового мышления, языковое вмешательство (sprachlicher Zugriff) – креативный акт, ведущий к созданию духовного объекта. В целом для неогумбольдтианства характерно внимательное отношение к фактам конкретных языков и крайняя осторожность при формулировке обобщений, претендующих на универсальность, что положительным образом повлияло на развитие теоретической лингвистики.