ВЕРТИНСКИЙ, АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ

Содержание статьи

• Рождение Пьеро
• В годы эмиграции
• Возвращение на родину
• Работа в кино

ВЕРТИНСКИЙ, АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ (1889–1957), исполнитель театрализованных песен-миниатюр, песен-новелл, автор музыки и слов большинства исполняемых им произведений. В авторских песнях Вертинского отразилась сложнейшая и трагическая эпоха пред и послереволюционных событий, во всех ее душевных изломах и надеждах своего поколения.

Рождение Пьеро

Родился Вертинский в 1889 в Киеве в семье присяжного поверенного. В возрасте трех лет потерял мать, в возрасте пяти – отца и оказался на попечении тетки. В девять лет поступил в Первую Александровскую гимназию, однако, хорошо проучившись первые классы, стал проявлять нерадивость в учебе и был переведен в менее привилегированную, где учился с каждым годом все хуже и был, наконец, исключен из пятого класса. Мальчиком Вертинский все время отдавал чтению и ежедневному посещению театров. Родственники были против этого увлечения и фактически выгнали его из дома. Он стал жить у друзей и знакомых: молодых поэтов, художников и литераторов. В 1912 были написаны его первые литературные рассказы: Моя невеста, Лялька, Отклики и др. Летом 1913 приехал в Москву. В качестве вольнослушателя посещал лекции в Московском университете. Осенью 1913 поступил в труппу Мамоновского театра миниатюр (ныне здание Театра юного зрителя). Он легко сходился с людьми; завязывалась дружба с Иваном Мозжухиным, Владимиром Маяковским, Верой Холодной, которой он посвятил в 1915 свои песни, именуя ее в посвящениях «королевой экрана». Его влечет волшебный мир кино, но участвовал он лишь в небольших эпизодах.

Вертинский начал петь в эпоху футуризма и акмеизма. Произведения этих поэтов были ему хорошо знакомы и глубоко лично им переживались. Внимание к слову, создание рискованных словесных конструкций, пафос, нагнетаемый до грани самопародий – все это «футуристические отметины», без которых нельзя понять особенности его поэтического и исполнительского стиля. Однако, футуристы были противниками малых лирических форм, в частности романса, так любимого Вертинским, поэтому футуризм, как эстетическая система не принял Вертинского, в то время как акмеизм оказал на него большое влияние. Он создал на слова Анны Ахматовой известные романсы, которым будет суждена долгая жизнь. Творчество Вертинского рождалось, как скрещение на первый взгляд несовместимых традиций: русского романса, футуристической и акмеистской поэзии. Влияние Ахматовой невозможно переоценить. «Вертинский – это эпоха. Вертинский – это целое поколение. Вертинский впервые запел в то душное предгрозье перед Великой войной, когда мир еще не знал, что соскальзывает в бездны истории. Вертинский тогда в своем печальном образе Пьеро явился контрастом, приговором, предостережением тому жадному, жирному, глотающему семгу благополучному реакционному обществу и прошелся перед всей Россией под ручку с девочкой с бульвара, «в мокрой горжеточке». (Песня Кокаинеточка).В сущности, это было тоже «эпатирование буржуа», вроде футуризма, но совершенно по-другому, нежели делали Маяковский и другие. Искусство Вертинского – это настоящее, русское искусство, необычайно доброе, немного, я сказал бы, «юродивое»», – писал Вс.Иванов.

Во время Первой мировой войны Вертинский не был призван в армию, но, устав от беспорядочной и нездоровой жизни, желая помогать обездоленным и умирающим, стал братом милосердия. Вольный мир артистической богемы сменился душной, пропахшей карболкой теснотой санитарного поезда. Там его называли «братом Пьеро». В своей автобиографической книге Дорогой длинною он так шутливо об этом рассказывает: « – кто этот брат Пьеро? – спросил Господь Бог, когда ему докладывали о делах человеческих. – Да так… актер какой-то, – ответил дежурный ангел. Господь задумался.

– А настоящая как фамилия?

– Вертинский.

– Ну, раз он актер и тридцать пять тысяч перевязок сделал, помножьте все это на миллион и верните ему в аплодисментах».

Вертинский вернулся в артистический мир Москвы летом 1915 после легкого ранения. Началась его большая концертная деятельность. С начала 1916 о Вертинском стала писать московская театральная пресса. Он выступал с ариэтками Пьеро в новом кабаре «Богема», в театре «Мозаика» на Тверской, в театре-кабаре «Жар-птица», в театре миниатюр на Петровских линиях. Его песни отличались особенной индивидуальной окраской, привлекая не силой и красотой звучания, а пронзительной проникновенностью исполнения, в которой главным были сострадающая интонация и изящный, немного изломанный, отчасти горький жест. Многих увлекал развивавшийся в каждой небольшой песенке, захватывающий сюжет, со своей завязкой, кульминацией и часто неожиданной развязкой.

Вертинский всегда работал на сцене в одиночку. Общительный, окруженный в

повседневной жизни толпой друзей, на подмостках он никогда не нуждался в партнерах. Артистическое одиночество было его принципом. Неординарной была и его актерская маска, его «белый Пьеро». На сцену выходил к роялю певец, крепкий, высокого роста, на нем короткий белый балахон из атласа, плотно застегнутый до горла черными пуговицами, белое кружевное жабо, белая шапочка, скрывающая волосы. Лицо скрыто под толстым слоем грима, на котором выделялись длинные, резко изломанные брови, придающие лицу выражение печального вопроса. К концу грозного 1917 белое одеяние Пьеро полностью вытесняется черным, и рождается невиданный черный траурный Пьеро. Вскоре Вертинский отказался от маски, за которой пытался скрыть свою застенчивость, и начал выступать в черном фраке или смокинге и белой крахмальной сорочке. Мемуаристы подчеркивают необыкновенную бледность артиста, его длинные невероятно выразительные пальцы. Жизнь и творчество Вертинского, как и жизнь всей России приближались к роковому рубежу. Октябрь 1917 был ознаменован в творчестве Вертинского созданием песни То, что я должен сказать, или Юнкера (была больше известна под названием Мальчики). Это песня о безвременно погибших юнкерах. Слова и музыка этой песни не забыты и сегодня:

Я не знаю, зачем и кому это нужно.

Кто послал их на смерть недрожащей рукой,

Только так беспощадно, так зло и не нужно

Опустили их в Вечный Покой.

Утомленные зрители молча кутались в шубы,

И какая-то женщина с искаженным лицом

Целовала покойника в посиневшие губы

И швырнула в священника обручальным кольцом…

И никто не додумался просто встать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги – это только ступени

В бесконечные пропасти к недоступной весне.

В годы эмиграции

С июня 1918 до декабря 1919 Вертинский много выступал в Одессе и в других городах Украины. Давал большие концерты в Русском театре, пел в сопровождении скрипки, цитры и рояля. 13 декабря 1919 вместе со многими другими гражданскими лицами и остатками разбитых врангелевских войск он эмигрирует в Константинополь.

Последующую четверть века Вертинский провел в скитаниях по разным странам. Жил в Турции, Румынии, Польше, Германии, Франции, Китае, был в США и других странах. Тропа его жизни оказалась необыкновенно извилистой. Его поджидали огромные трудности и почти фантастические приключения, встречи со множеством замечательных людей и большой успех у публики. В 1929, в пору наивысшего расцвета таланта Вертинского, была опубликована статья критика П.Пильского, попытавшегося проникнуть в тайну всеевропейской популярности артиста: «…нет, это не только будуарное творчество. Это – интимные исповеди. Это – я, это – вы, это – мы все в наших жаждах ухода от повседневности, от будней, это прощение жизни, и песни Вертинского не только эстетически ценны, но, может быть, еще и общественно нужны и важны». Это высказывание относится ко времени жизни Вертинского в Париже (1925–1934), где было много соотечественников, где он вращался в кругу таких выдающихся деятелей русского и мирового искусства, как Иван Мозжухин, Сергей Лифарь, Федор Шаляпин, Анна Павлова, Марлен Дитрих. Все эти десять лет он не знал недостатка в зрителях, он напел множество пластинок, которые слушали во всей Европе.

Вертинский всегда непоколебимо верил, что путь на родину существует, надо лишь найти его. Проблеме возвращения посвящена песня Чужие города, в которой выражено неистовое желание вернуться, ибо запад – чужбина, а с чужбиной не может примириться душа русского человека.

Это было, было и прошло.

Все прошло, и вьюгой замело.

Оттого так пусто и светло…

Вы, слова залетные, куда?!

Тут живут чужие господа

И чужая радость и беда.

И мы для них чужие навсегда!

Но есть и вполне справедливое мнение, что « если бы Александр Вертинский не покинул после гражданской войны Россию, вряд ли бы в наши дни мы знали и помнили это имя…».

В 1935 Вертинский приехал в Шанхай, где он прожил почти восемь лет и именно здесь получил билет на родину. Значительным влиянием в Шанхае пользовался Клуб граждан СССР, насчитывавший до тысячи членов. При клубе было зарегистрировано еще четыре тысячи т.н. «квитподданых», т.е. людей подавших в советское консульство просьбы о предоставлении им советского гражданства и имевших об этом соответствующие квитанции. В числе «квитподданых» вскоре оказался и Вертинский. В 1942–1943 артист деятельно сотрудничал на радиостанции ТАСС «Голос родины». В эфире играли его песни: Куст ракитовый, Чужие города, Сказание о граде Китеже. Клуб граждан СССР в Шанхае организовал концерты Вертинского в Летнем театре на авеню Фош. В программу он включил произведения на слова советских поэтов: Ее письмо (сл. Уткина), Девушка в шинели (сл. А.Суркова), Сумасшедший маэстро (сл. В.Маяковского), Редкие письма (сл. К.Симонова) и симфоническую балладу Степан Разин (на слова М.Цветаевой). В марте 1943 в Шанхайском консульском отделе Посольства Союза СССР в Японии был оформлен брак А.М.Вертинского с девятнадцатилетней Л.В.Циргвава.

Возвращение на родину

Осенью 1943 Вертинский получил разрешение на возвращение в СССР и прибыл в Читу, а вскоре в Москву. К нему прикрепили выпускника Ленинградской консерватории по классу фортепиано М.Брохеса в качестве аккомпаниатора, который проработал с ним все последующие годы, вплоть до кончины Вертинского. В 1944–1945 артист напряженно работал над шлифовкой репертуара, включая в него новые песни: В нашей комнате (сл. В.Рождественского), Людовик XIV (сл. М.Волошина), Шкатулка (сл. В.Инбер) и др. Но основу репертуара исполнителя составляли авторские тексты. Старыми и новыми героями песен были беззащитные романтические мечтатели, которые сталкивались с суровой прозой жизни, сумасшедшие маэстро и шарманщики, усталые клоуны, не теряющими надежды «бродяги и артисты», влюбленные всех возрастов, утонченные или грубые, несчастные и счастливые. Их чувства обострены до предела, они страдают, но главное чувствуют каждое мгновение жизни, в том числе и горькое. Самые разные герои Вертинского привлекали к себе авторским отношением, изысканно ироничным, но вместе с тем сострадающим и проникновенно-человечным.

Автор в одной из песен признается:

Я всегда был за тех, кому горше и хуже,

Я всегда был для тех, кому жить тяжело.

А искусство мое, как мороз, даже лужи

Превращало порой в голубое стекло.

И вспоминая прожитые годы, Вертинский скажет: «Разве я мог бы „выдумать" мои песенки, если бы я не прошел трудную и тяжелую жизненную школу, если бы я не выстрадал их…»

Много у него и шуточных песен, ироничных и игривых. Часто Вертинского обвиняли в пошлости, упрекая его необычное камерное искусство в несоответствии героическому масштабу времени. Званий он не имел, в прессе не упоминался, а слушатели его любили. Он получал массу заявок на выступления. Сборы от его концертов часто перечислялись в фонд обороны, в фонд помощи детям погибших воинов.

Вертинский при выходе на сцену никогда не стремился эксплуатировать свое обаяние. Он вообще будто забывал о том, что поет в переполненном зале. Уже в общем-то некрасивый, пожилой артист жестикулировал и разговаривал как бы наедине с собой. Иногда Вертинский вынужден был выступать перед случайной публикой. Тогда артист, прикинувшись равнодушным, на самом деле шел на штурм человеческих сердец, вооружившись мощнейшими средствами воздействия, так, чтобы зритель в какую-то секунду мог понять: это искусство!

Работа в кино

Вертинский успешно начал сниматься в кино (в 1951 ему была присуждена Сталинская премия). Как артист кино, Вертинский обладал огромным творческим потенциалом, так и не получившим достойной реализации. Осталось подспудным и его тяготение к драматической сцене. С начала 1920-х он мечтал сыграть роль Барона в На дне М.Горького. Василий Качалов говорил Вертинскому впоследствии, что работая над ролью Барона, он вспоминал внешность и жесты Александра Николаевича. Смоктуновский, в свою очередь, считал, что Вертинский был создан для исполнения роли Каренина.

Вертинский снялся в роли кардинала в фильме М.Калатозова Заговор обреченных (1950), в роли Дожа Венеции в фильме С.Юткевича Великий воин Албании Скандербег, князя в Анне на шее И.Анненского, лорда Гамильтона в Адмирале Ушакове М.Ромма. Сыграл небольшие роли в фильмах Пламя гнева и Кровавый рассвет (незадолго до смерти). В кино он продолжал совершенствовать свое исполнительское искусство и показал себя мастером внешнего и внутреннего перевоплощения. Всегда узнаваемый на эстраде, он отличался поразительной неузнаваемостью в кино. Каждый созданный им образ на экране – это всегда законченный характер большой выразительности, неповторимости и эмоциональной наполненности.

Но главной в жизни Вертинского оставалась эстрадно-концертная деятельность, в которой он был воистину неутомим. В каких только городах Союза он не пел: от Прибалтики до Сахалина.

Весной 1957 Вертинский чувствовал прилив жизненных сил. Он энергично занимался подготовкой большого авторского концерта в Москве, находясь на гастролях в Ленинграде. Но внезапно в гостинице случился сердечный приступ и Вертинского не стало…

Только спустя несколько десятилетий появились книги о Вертинском, в которых современники с огромной теплотой вспоминали артиста и его неповторимое творчество. И.Смоктуновский писал: «Он заставлял нас заново почувствовать красоту и величие русской речи, русского романса, русского духа… Время показало, что это наша национальная гордость». Качалов на вопрос, в чем он видит основы мастерства Вертинского, отвечал: «Прежде всего – в выразительности его пения, в блестящем владении искусством интонации, в образности жеста, в умении какими-то своеобразными средствами, главным образом, движением пальцев, создавать образы, перевоплощаться. Такого умения владения руками, таких „поющих" рук я не знаю ни у одного из актеров».

Вертинский не похож на современных бардов, хотя они тоже объединяют в одном лице поэта, композитора и исполнителя. Он – сын еще той давней эпохи, когда культура интеллигенции не оторвалась от дворянской почвы, когда принято было «французское воспитание»… Тем не менее та культура была русской национальной культурой, и потому-то Вертинский понятен, он – истинно русский артист. Он создавал песни, глубоко раскрывающие невероятно сложный духовный мир человека, сомневающегося, бунтующего, жизнестойкого, могущего ради убеждений поступится многим – положением, выгодой, всем, кроме святого – любви к родине.

Сочинения Вертинского А.Н. Дорогой длинною… М., 1990; За кулисами. М., 1991.

Екатерина Юдина