ПРИГОВ, ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
ПРИГОВ, ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1940–2007), русский поэт, художник-график. Один из лидеров русского «неофициального искусства».
Родился 5 ноября 1940 в Москве, в семье инженера и пианистки. После окончания школы два года работал слесарем на заводе. В 1959–1966 учился в Московском высшем художественно-промышленном училище (быв. Строгановское) по отделению скульптуры. С 1966 по 1974 работал в архитектурном управлении Москвы. С 1975 – член Союза художников СССР. С 1989 – участник московского Клуба Авангардистов (КЛАВА).
Стихи начал писать с 1956. В 1970–1980-е его произведения печатали за рубежом в эмигрантских журналах США (альманах «Каталог»), Франции (журнал «А–Я») и Германии, а также в отечественных неподцензурных изданиях. Свои тексты исполнял преимущественно в буффонадной и экзальтированной манере, почти кликушеской. В 1986 направлялся на принудительное лечение в психиатрическую клинику, откуда был скоро освобожден благодаря протестам деятелей культуры внутри страны (Б.Ахмадулина) и за рубежом. На родине начал публиковаться только во времена перестройки, с 1989. Печатался в журналах «Знамя», «Огонек», «Митин журнал», «Московский вестник», «Вестник новой литературы», «Новое литературное обозрение» и др. С 1990 – член Союза писателей СССР; с 1992 – член Пен-Клуба. С конца 1980-х периодически приглашается с литературными и музыкальными номерами в различных телевизионные программы. С 1990 изданы более десятка стихотворных сборников, несколько книг прозы – романы Живите в Москве. Рукопись на правах романа, 2000, Только моя Япония, 2001; книга интервью Говорит Д.А.Пригов (2001).
Лауреат Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера, которая вручается в Германии в Гамбурге (1993), стипендиат Академии искусств Германии (ДААД, Немецкой службы академических обменов).
Помимо сугубо литературной деятельности, Пригов написал большое число графических работ, коллажей, инсталляций, перформансов. Член Союза Художников СССР с 1975. Примерно с этого же времени участник изобразительных и литературных андеграундных акций, а с 1980 его скульптурные работы выставляются за рубежом. Первая персональная выставка – в 1988 в Struve Gallery (Чикаго). Участвовал также в различных музыкальных (группа «Среднерусская возвышенность», совместные работы с композитором Сергеем Летовым и др.) и театральных проектах. С 1999 (общероссийский фестиваль-конкурс «Культурный герой») активно привлекается к участию в руководстве и в жюри различных фестивальных проектов.
Умер Пригов 16 июля 2007 в Москве.
КОНЦЕПТУАЛИЗМ
Является, наряду с Ильей Кабаковым, Всеволодом Некрасовым, Львом Рубинштейном, Франциско Инфантэ и Владимиром Сорокиным одним из основателей и идеологов русского концептуального искусства, или московского романтического концептуализма (как в его литературном, так и в изобразительном ответвлениях). Концептуализм – направление в искусстве, придающее приоритетное значение не качеству исполнения произведения, а смысловой оснащенности и новизне его концепции, или концепта.
ИМИДЖИ
В этом плане Пригов акцентирует внимание на моменте формирования и поддержания литератором своего «поэтического имиджа», который возводится в ранг основополагающего элемента индивидуальной творческой системы. Он часто говорит о стратегиях, жестах, конструировании имиджа и т.п.
В течение ряда лет он примерял к себе самые разнообразные имиджи, как традиционные, так и «новаторские» – поэта-глашатая, поэта-резонера, поэта-кликуши, поэта-мистагога (пророка, мистического лидера), и т.д.
Одним из постоянных индивидуальных элементов имиджа Пригова является его литературное имя – Дмитрий Александрович (в какие-то периоды – Дмитрий Алексаныч) Пригов, в котором обязательно употребление отчества «по определению».
Стоит оговориться, что само по себе внимание к имиджу и жесту не может однозначно служить характеристикой концептуализма. По словам М.Л.Гаспарова, «только в доромантическую эпоху, чтобы быть поэтом, достаточно было писать хорошие стихи. Начиная с романтизма – а особенно в нашем веке – „быть поэтом" стало особой заботой, и старания писателей создавать свой собственный образ достигли ювелирной изощренности. В 19 в. искуснее всего это делал Лермонтов, а в 20 в. еще искуснее – Анна Ахматова». Однако Пригов делает эту традицию абсолютно самоценной, доводит ее до логического завершения, а в каких-то случаях – до абсурда.
ОСМЫСЛЕНИЕ СЕБЯ И ЭПОХИ
Интеллектуальная деятельность Пригова включает в себя гипертрофированный элемент рефлексии, он осмысливает не только любые свои художественные и даже бытовые жесты, но и их контекст, ситуационный и исторический. Он стремился привнести ощущение ясности, понимания того, что происходит. Он утверждал: «мы присутствуем при очень сложном комплексе конца трех проектов. Первый проект – это секулярное искусство возрожденческое; второй проект, заканчивающийся, – это высокое и властное искусство просвещения, и третий проект, заканчивающийся, – это персоналистское искусство авангарда, родившееся в 20 в. Дело в том, что эти три проекта, совпавшие и сошедшиеся как в острие в конце нашего века, породили именно это странное ощущение кризиса и в то же время абсолютной свободы, т.е. – нет в практике художника такого противостояния какому-либо из проектов, как скажем, в начале авангардного искусства – сбросить Пушкина с конца современности. Нынче такие проблемы вряд ли возможны».
Следствием постоянных рефлексивных усилий Пригова является почти обязательная философская подкладка, «подстилаемая» им под свои произведения. Так, известный в 1970-е стихотворный цикл о «Милицанере» подразумевает, по заявлениям автора, осмысление роди государства в жизни человека, государства, олицетворяемого сотрудниками органов правопорядка. В цикле стихов Тараканомахия якобы раскрывается «древнее хтоническое, низменное начало», привносимое в нашу жизнь домашними насекомыми.
БЕСКОНЕЧНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
Пригов постоянно экспериментировал со стилями, жанрами, отдельными художественными и просто техническими приемами. Важной особенностью его творчества – склонность к соединению новаторских художественных практик с обыденной жизнью, с масскультом, даже китчем, что иногда производило ошеломляющий эффект.
Помимо написания собственных оригинальных произведений, Пригов нередко трансформировал тексты других авторов – от умерших классиков до малоизвестных современных графоманов. Переделка текста могла идти на самом разном уровне и зачастую носила не только эстетический, но и идеологический характер. В начале 1990-х Пригов сделал самиздатское издание пушкинского романа Евгения Онегин, заменив в нем все прилагательные на эпитеты «безумный» и «неземной»; он утверждал, будто произвел «лермонтизацию Пушкина». В клубной среде популярностью пользоваллись приговские «мантры» – чтение нараспев, с подвыванием, произведений русской и мировой классики, в стиле буддистских или мусульманских песнопений.
Постоянные переходы из одного вида искусства в другой, из жанра в жанр осмысливались самим Приговым как жизненная уловка: «мания преследования, мания менять имиджи, род деятельности, открывать все новые кусочки территории, куда можно убежать, где каждый следующий участок, на котором ты замечен и который может быть идентифицирован с тобой, моментально покидается. Поэтому когда мне говорят: ты художник, я отвечаю: нет-нет, я поэт, а когда мне говорят: ты поэт, я говорю: ну да, я поэт, но вообще-то я художник...»
Экспериментаторство Пригова, постоянные поиски нового позволили ему добавить в литературный обиход множество по большей части курьезных «новшеств». Так, в 1970-е, одновременно или несколько раньше ужгородского поэта Феликса Кривина, он вводит в поэтическую лексику термин «дистрофик», т.е. стихотворение из двух строф – как ни странно, в истории литературоведения специального понятия для этой поэтической формы до сих пор не существовало. Среди «нововведений» Пригова есть как минимум одно важное добавление к арсеналу художественных средств стихотворца. Филологом Андреем Зориным выделена в поэтическом инструментарии Пригова т.н. приговская строка – сверхсхемная, часто укорочена и с искаженным ритмом строка, добавляемая в конце стихотворения после достижения текстом строфической, синтаксической, ритмической завершенности, – как бы «довесок» к основному тексту. Случаи применения такой строки встречались и ранее, но именно Пригов сделал ее устойчивым художественным приемом. При прочтении автором она обычно выделялась интонационно – произнося ее как бы на спаде, упавшим или как бы неожиданно усталым голосом, либо со вкрадчивым понижением тона.
МЕГАЛОМАНИЯ
Согласно приговской художественной системе, отдельным произведением является не стихотворение, а скорее стихотворный цикл, целая книга; этим отчасти объясняется одна из главных особенностей творчества Пригова – ориентация на «валовый поэтический продукт». В плане количественных характеристик он невероятно плодовит, в начале 1990-х им была поставлена фантастическая задача – написать к 2000-му 24 000 стихотворений: «24 тысячи – это по стихотворению на каждый месяц предыдущих двух тысяч лет и соответственно на каждый месяц наступающих. Вот такой проект на четыре тысячи лет: есть идеальный поэт, есть идеальное будущее, есть идеальный читатель, есть идеальный издатель» (Пригов Д.А. Я идеальный поэт своего времени). Стихотворения писались им ежедневно, значительная часть их была издана автором микроскопическим тиражом в несколько экземпляров на пишущей машинке, которую он неизменно предпочитал компьютеру.
«Моя задача – как можно быстрее забыть написанное стихотворение, потому что при таком количестве написанного, если оно все будет сидеть в башке, не получится следующего», – признавался автор. В качестве обоснования своей дикой производительности автор приводил и «долго царствовавший русский культурный менталитет. Это постоянное ощущение катастрофы, стояния на краю пропасти, отчего возникает желание эту пропасть срочно чем-то заполнить, закидать, не важно, чем – домашним скарбом, чугунными болванками (с производства), – нужно беспрерывно и монотонно что-то кидать в эту пропасть. И вот оказывается, что реактивной силой этого кидания ты только и удерживаешься от падения вниз. Поэтому здесь главное не качество сделанного, не точность удара, а беспрерывное движение».
Пригов писал в основном циклами, коих создал несметное количество: Азбуки, Стратификации, Про мертвецов, Красавица и герой, Дети как жертвы сексуальных домогательств, Страна встреч с медведем и не только с ним, Дитя и смерть, Дистрофики и т.д.
Стремление к планомерному перенесению в текст вещей и явлений мира при фактически чудовищном числе созданных произведений привело автора к тому, что ему было сложно найти тему, которая не была бы им ранее затронута. У него всегда находились один-два сонета-иллюстрации или стихотворения для круглого стола абсолютно любой тематики. По мнению В.Курицына, «Пpигов осуществил гениальную интуицию соцpеализма – сделал искусство полностью плановым. Но так как соцpеализм мыслит себя в качестве веpшины миpового искусства, так и постсоветский жест легко замыкается на вечности – на мифе Великого Тpуда, на ответственности за каждый месяц истоpии всего человечества…».
Универсальность творческой личности Пригова вынуждала критиков и культурологов приискивать для него аналогии, «пары» среди пантеона русской и мировой литературы. В статье Год без Бродского тот же В.Курицын раскрывал параллели и противопоставления Пригова и И.Бродского – наиболее, на его взгляд, масштабных, и в чем-то взаимно полярных, поэтических фигур современной эпохи.
ОТРИЦАНИЕ ПРИГОВА
Неукротимая, даже несколько безумная созидательная энергия приговского творчества подталкивала критиков обыгрывать это его качество как центральное и определяющее (на круглом столе «Грызуны в литературе» 8 ноября 2000 Пригов был представлен, по ассоциации с известным свойством кроликов, как «самый плодовитый русский литератор»). Вообще, приговское творчество давало богатую пищу не только для художественных и искусствоведческих интерпретаций, но и для разнообразной и во многом противоречивой, ввиду своей многоплановости и многозначности, критики со стороны других авторов. Вероятно, это был и наиболее критикуемым русским литератором.
В журналистских публикациях о Пригове сплошь и рядом встречаются упрощенные, редуцирующие интерпретации его поэтики: «ироническое обыгрывание советских штампов, абсурдизм, черный юмор». Такое видение приговского творчества, формально безукоризненное низведение его многоуровневой структуры до простых схем характерно зачастую не только для дале ких от современного искусства публицистов, но и для коллег по литературному цеху, известных и авторитетных интеллектуалов.
Так поэт Виктор Кривулин писал: «В конце 80-х мода на концептуализм захватывает и русскую провинцию. Пригов и Рубинштейн опознаются как ключевые культурные герои эпохи распада Большого Советского Мифа. Пригов пришел в поэзию из изобразительного искусства, перенеся в свои тексты приемы коллажирования и чисто инсталляционные принципы работы с готовыми вещами («ready made»). В качестве таких «готовых вещей» он использует хрестоматийные тексты, клишированные идеологические формулы, ритуальные словесные жесты. Его поэзия абсолютно лишена лирического субъекта, это набор высказываний, восходящих якобы к усредненному советскому человечку, микроскопическому наследнику гоголевского Акакия Акакия Башмачкина. Пригов говорит обо всем, не умолкая ни на секунду, с пародийной серьезностью откликаясь на любые актуальные ситуации и обнаруживая при этом тотальную бессодержательность самого процесса поэтического говорения. (Полвека русской поэзии. Предисловие к Антологии новейшей русской поэзии – Милан, 2000).
«Умный Пригов может доходчиво растоловать смысл своих принципиально бессмысленных сочинений, ставя рекорд надувательства», – пишет критик Станислав Рассадин.
С большим сочувствием высказывается литературовед О.Лекманов: «…Д.А.Пригов, как и Владимир Сорокин – стал добровольной жертвой собственных экспериментов, – эстетических, и этических – обозначив край, далее коего идти нельзя, за который можно только заглянуть».
Между тем, неискушенный читатель может найти в приговских текстах и отражение жизни, и искренне чувство (или, возможно, удачную его имитацию).
Издания: Слезы геральдической души, 1990; Пятьдсят капелек крови, 1993; Явление стиха после его смерти, 1995; Запредельные любовники, 1995; Сборник предуведомлений к разнообразным вещам, «Ad Marginem», 1995; Дмитрий Александрович Пригов. Собрание стихов, в двух томах, Wiener Slawistischer Almanach, Вена, 1997; Написанное с 1975 по 1989, 1997; Советские тексты, 1997; Евгений Онегин, 1998; Живите в Москве. Рукопись на правах романа, 2000; Только моя Япония, 2001; Исчисления и установления. Стратификационные и конвертационные тексты, 2001.
Игорь Сид
Бычков А.С. Тапирчик. Сборник рассказов. Тверь, 2000
Ответь на вопросы викторины «Псевдонимы...»